Завтра я иду убивать - [3]

Более трех часов мы просидели на берегу в надежде встретить кого-то из близких или получить о них какие-нибудь сведения. Но никаких вестей не было. Из-за реки все прибывал народ, но знакомые лица уже перестали попадаться. А время шло, день казался на удивление обыденным. Солнце мирно светило, плыли белые облака, птицы пели, ветки деревьев шелестели на легком ветерке. Трудно было поверить, что где-то идет война и что она разрушила мой дом. Мне все это не казалось реальным. Мы лишь вчера покинули родной город, и ни о каком приближении повстанцев не было и речи.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Гибрилла. Воцарилось молчание. Вскоре его нарушил Таллои.

– Пока не поздно, нужно идти обратно и пытаться отыскать своих, – сказал он.

Мы с Джуниором кивнули в знак согласия.

Всего за три дня до этих событий я в последний раз видел отца. Он медленно шел с работы. Под мышкой у него была жесткая шляпа, которую он обычно надевал на службу. Стоял жаркий день, и по его лицу струился пот. Я сидел на веранде. Я уже давно не виделся с ним: моя новая мачеха опять расстроила наши с ним отношения. Но на этот раз он мне улыбался, поднимаясь по ступенькам. Отец внимательно посмотрел на меня и собирался уже заговорить, но тут из дома вышла мачеха. Папа отвел глаза, а потом мельком взглянул на жену. Та делала вид, что совсем меня не замечает. Они стали что-то тихонько обсуждать, а я, проглотив слезы обиды, покинул веранду и направился к Джуниору, который на перекрестке ждал попутку. Мы собирались поехать в соседнее селение, находившееся примерно в шести километрах, чтобы навестить мать.

До недавнего времени отец оплачивал наше обучение в школе, и мы жили у него, а с мамой виделись только в выходные и во время каникул. Теперь он отказался платить, и мы стали ездить к матери раз в два-три дня. В тот день мы отыскали ее на рынке и еще некоторое время бродили с ней вдоль рядов – она покупала продукты на ужин. Вначале мама показалась мне мрачной, но когда увидела нас и обняла, лицо ее прояснилось. Она сказала, что наш младший брат Ибрагим сейчас в школе и что нам нужно забрать его по дороге с рынка. Когда мы шли все вместе, она держала нас за руки, но все равно время от времени останавливалась и оглядывала с ног до головы – как бы хотела удостовериться, что мы действительно здесь, рядом.

Вдруг мама произнесла:

– Простите, мальчики! Так жаль, что сейчас у меня нет денег, чтобы вы снова ходили в школу. Но мы решим этот вопрос. – И после минутной паузы спросила: – А как отец?

– У него все в порядке. Я его видел сегодня днем, – ответил я. Джуниор ничего не сказал.

Глядя прямо ему в глаза, мама заметила:

– Ваш отец – хороший человек, и он очень вас любит. Просто ему не везет с женщинами.

Мы застали восьмилетнего Ибрагима во дворе школы: он играл с друзьями в футбол. Для своего возраста он смотрелся на поле очень неплохо. Завидев нас, брат позабыл все на свете и бросился нам на шею. Потом он стал мериться со мной ростом, чтобы узнать, сильно ли вырос. Мама засмеялась. Маленькое круглое личико Ибрагима сияло счастьем, в складках шеи, точно таких же, как у матери, собрались капельки пота. Вчетвером мы двинулись домой. По дороге я взял младшего брата за руку, а он рассказывал мне про школу и уговаривал пойти с ним погонять мяч вечером.

После развода мама так и не вышла замуж и посвятила себя воспитанию Ибрагима. Она говорила, что иногда тот спрашивает об отце. Когда мы еще учились в школе, она несколько раз привозила Ибрагима к папе. Мать растроганно смотрела, как тот обнимает маленького сына. «Насколько же эти двое рады видеть друг друга!» – думала она, и на ее глаза наворачивались слезы.

В тот раз мы пробыли у мамы два дня, а потом уехали. Теперь, стоя на переправе в Маттру Джонге, я представлял, как отец спешит с работы со шляпой в руках, а мама с плачем бежит в школу за моим братишкой. Меня охватила тоска.

И вот мы с Джуниором и Таллои запрыгнули в лодку, с грустью помахали стоявшим на берегу друзьям, оставшимся в Маттру Джонге, и переправились на другую сторону реки. Оказалось, что здесь собирается толпа, и все спешат в только что покинутый нами поселок. Мы двигались в противоположную сторону, и какая-то босая женщина со шлепанцами в руках, проходя мимо нас и не глядя нам в глаза, вдруг пробормотала: «Там, куда вы направляетесь, пролилось слишком много крови. Все добрые духи покинули эту землю!» В кустах поблизости слышались надрывные голоса матерей, которые причитали: «Нгувор, гбор му ма у» – «Господи, помоги нам», а потом выкрикивали имена своих потерянных детей: «Юсуфу, Джабу, Фодэй…» Видели мы и одиноко бредущих детей вслед за толпой малышей, без рубашек, часто в одних лишь трусиках. «Нья ндже у, нья кеке у» – «Мама, папа, где вы?» – плакали они. Многие люди продолжали бежать, хотя опасность осталась далеко позади. В толпе скитались беспризорные собаки, время от времени останавливаясь и принюхиваясь, будто искали хозяев, – они тоже казались растерянными. У меня внутри все сжалось.

Мы прошли десять километров и оказались в Кабати, деревне, где жила моя бабушка. Селение будто вымерло. На песке виднелись многочисленные следы. Они вели к лесу, плотной стеной встававшему сразу за домами.