Завтра. Выпуск 2 - [134]

План был простой: это была операция, рассчитанная на неожиданный натиск. Мы захватываем пункты, в которых сосредоточено оружие, арестуем правительство — а дальше все идет как по маслу: войска не поддерживают правительство, которое не способно само защитить себя.

И как мне казалось, обстоятельства благоприятствовали нам. Правительство слепо и глухо. Отсутствие малейших репрессий, отсутствие намека на наше движение в официальной прессе, полное бездействие коллегии корреспондентов, организация которых была поручена Витману. Не было сомнений, что наше выступление ударит как гром из ясного неба и сметет все препятствия на нашем пути к свободе.

Единственный человек, который не верил в успех, — это Мэри. Когда я, увлекаясь, излагал ей свои планы, она не радовалась, она грустно покачивала головой.

— Я не понимаю, — говорила она, почему правительство не действует?

— Машина неповоротлива, — объяснял я, — подождем, встретить лицом к лицу врага никогда не поздно. Я доволен, что мы сумели уклониться от преждевременной схватки.

Она опять недоверчиво покачала головой:

— Ой ли! А может быть, оно уклоняется от схватки?

Она с грустью смотрела на меня. Казалось, она старается запомнить мое лицо, мой голос. И грусть невольно подчиняла меня, уничтожала ту радость, которой я был охвачен.

— Уедем отсюда! Бежим!

Ну, этого-то я не ожидал от нее. Бежать накануне сражения? Что скажут товарищи? Что станется с моим делом?

— А если я вам скажу, — голос ее прозвучал убедительно и твердо, — что нам и нашему делу грозит неминуемая гибель?

— Ну так что же? Мы погибнем! — просто ответил я. Мэри задумалась. Она несколько минут сидела лицом к окну, не шевелясь и не глядя на меня.

Но вот она взглянула на меня, поразил синий цвет ее глаз и стальной решительный блеск.

— Мы остаемся.

Красивее женщины я не видел никогда в жизни. Я забыл нерешительность, обнял и поцеловал ее.

Этот разговор расстроил меня. Не знаю, чем объяснить, но слова девушки, ни на чем реальном, по-видимому, не основанные, навсегда убили во мне уверенность в успехе дела.

Но зато я был уверен в другом: в ее любви ко мне. И странно — я не знал, что перевешивает — то или другое.

тридцать первая глава

МЭРИ

Работа по подготовке выступления была в разгаре, когда нужно было совершиться неизбежному и когда я в полной мере оценил, какую женщину мне довелось увидеть и любить накануне конца своей земной жизни.

То, что совершилось, по-моему, много помешало успеху нашего дела.

Я возвращался с массовки, устроенной нами в Парголовском лесу. Время было позднее, и я хотел забежать к Мэри, с которой давно не виделся. Но, не дойдя до площади, носившей по старой памяти наименование «Круглый пруд» (пруд был давно засыпан), я заметил необычайное оживление на прилегающих к Круглому пруду обычно весьма тихих улицах. Население — в большинстве рабочие — кучками ходили по улицам и вели тихий разговор. Когда я подходил к какой-либо из групп, разговор замолкал. Меня охватило беспокойство — я ускорил шаги.

Может быть, припасенное нами оружие заговорило раньше срока?

Я больше всего боялся преждевременного выступления, и мое волнение понятно.

Круглый пруд. Остановка трамвая. Взволнованный газетчик (я первый раз увидел газетчика на улице, обычно газеты разносились по домам) не своим голосом кричит:

— Жестокое убийство! Тайное общество! Буржуазия поднимает голову!

Я с трепетом развертывал газетный лист — с таким же трепетом, как незадолго перед тем подпольную газету. Волнение мое станет понятно, если читатель вспомнит, что официальные газеты обычно не содержали ни одной свежей новости.

«На Старопарголовском проспекте в проезжавший автомобиль брошена бомба. Убит шофер и председатель коллегии корреспондентов товарищ Витман. Убийство произведено, вероятно, с целью грабежа, — успокаивала газета, — тем более что из кармана убитого Витмана пропали весьма важные документы. Милиция ищет убийц».

Это известие взволновало меня. Таинственная обстановка убийства, бомба, пропажа документов — все это так напоминало мне события девятьсот пятого года, знаменитые экспроприации, совершаемые неуловимыми преступниками. И притом в душе у меня зародилось другое, совсем смутное волнение, которое заставило меня ускорить шаг и поспешить к Мэри.

Закутанная в платок, она стояла на крыльце и, казалось, ждала меня.

— Стойте! Я узнала все!

Она была расстроена, она была возбуждена. Я заметил, что руки ее дрожали.

Не знаю, чем объяснить, но я вместо всяких приветствий спросил:

— Мэри — ты?

Она отшатнулась от меня и, глядя в мои глаза, ответила:

— Я!

Вот что сделала эта, теперь непонятная мне женщина. Несколько дней спустя после беседы со мной к ней заявился Витман. Надо ли говорить, что он еще циничнее, чем мне, предложил ей поступить к ним на службу. Она не согласилась. Он стал преследовать ее — и наконец она решилась на отчаянный шаг: выведать его план борьбы с начавшимся движением. Сколько хитрости, коварства, сколько умелой игры потребовалось для того, чтобы обмануть бдительность этого черствого человека! Он уверял ее, что покамест борьба еще не началась, что они не могут наладить аппарат, что необходимо ее участие в деле. Она не сдавалась.