Завтра вновь и вновь - [61]

– Сирень, – говорю я.

– Хотите увидеть инсталляцию Болвана? – спрашивает она. – Тут есть одна поблизости. Он называет ее «Апофеоз американской невинности», или что-то в этом роде.

Келли ведет меня по улице, главным образом застроенной жилыми домами, пока мы не оказываемся в скверике с несколькими деревьями, единственной скамейкой и стойкой для велосипедов. Она указывает на кизил.

– Вот это дерево – ориентир, – говорит она.

– И что нужно делать?

– Прислонитесь спиной к дереву, а потом идите по прямой к улице.

Я подчиняюсь. И стоит мне сделать шаг от края скверика, как Начинка подключается к спутнику, вспыхивает антивирус, но не может ничему помешать, и вскоре все поле зрения заполняется видео-записью с Элеонор Мичем, задолго до того, как ее избрали президентом, в то время она работала моделью для American Eagle Outfitters, ей было всего четырнадцать или пятнадцать. Она голая и обернута в американский флаг. Идет по золотистому пшеничному полю. Я почти ощущаю дуновение свежего ветерка. Ее волосы в тон полю, солнечный свет золотит кожу. На горизонте встают горы цвета лаванды. Полное умиротворение, но длится оно лишь тридцать секунд, после чего я снова окунаюсь в вечерний Сан-Франциско.

– Некоторые из них прекрасны, – говорит Келли.

Мы доходим до ее дома, и она говорит, что позвонит, как только Болван назначит новую встречу, и тогда я смогу с ним встретиться, придя вместо нее.

– Я жду его звонка уже сегодня вечером.

Я дожидаюсь, пока она войдет в дом, и остаюсь в одиночестве на тротуаре – как во сне, когда оказываешься один в ночном городе, который должен быть полон народу. К тому времени, когда подъезжает вызванное такси, я уже так проголодался, словно и не ел, макрель кажется всего лишь легкой закуской.

– Место назначения? – спрашивает такси, когда я сажусь.

– Как насчет барбекю? – отзываюсь я. – Можно выбрать по отзывам посетителей, мне все равно, куда ехать. Отвези меня в ресторан с самым высоким рейтингом.

Я возвращаюсь в отель с мемфисскими ребрышками в пенопластовой коробке и куском шоколадного торта в пластмассовом стаканчике. Листаю купленные книги, но мне не хочется пачкать страницы вымазанными в соусе для барбекю пальцами, и тогда я запускаю промо-ролики Келли из ее портфолио – это реклама бара, где она потягивает водку с клубничным сиропом. Я проматываю список ее работ в поисках роли в «Персоне», но вместо этого натыкаюсь на «Служанок» Жене и смотрю на Келли в одежде хозяйки, она играет доминантную роль по отношению ко второй служанке, женщины мелкими шажками движутся в сторону секса и крови.

Я смотрю на этих женщин, купающихся в крови хозяев, актрисы целуются, и я вспоминаю брызги духов с запахом сирени на запястье Келли. Я мог бы целовать ее запястья, эти тонкие запястья. Тереза. Раздеваюсь, выключаю свет и ложусь калачиком под одеяло, только на потолке и стенах светится сетка купонов, озаряя все вокруг искусственным разноцветным сиянием. Не знаю, существуют ли эти купоны в действительности, подсвечивая комнату, или только в моей Начинке, и этот свет – всего лишь иллюзия. Я узнаю расценки на спутниковую связь, и хотя сейчас они на максимуме, все-таки подключаюсь…

Я в парке Шенли, где мы вместе гуляли. В Питтсбурге зима. На ветвях деревьев лежит плотный снег, падает легкими хлопьями. Ложе ручья застыло черными изгибами пронизывающей лед глины, на каменные мостики валит снег. Я перескакиваю к лету, и вот уже снег растаял, превратившись в водный поток, на деревьях густая зеленая листва, отбрасывающая тень на дорожки.

Терезе не устраивали похорон, как и всем остальным. Просто массовая кремация.

Мы забывались в этих длинных прогулках в парке, после визитов к доктору Перкинсу и доктору Кэролл, где обсуждались варианты – лупрон, кломид, серофен. Помню, как сложно ей было зачать ребенка. Летом мы сбегали из духоты дома и гуляли по Шейдисайду до двух часов ночи. В такие ночи ей снился потерянный ребенок. Она гадала, что с ней не так, и боялась принимать таблетки для зачатия из-за страха перед Богом и в ужасе перед возможным кровотечением. Мы возвращались домой в поту, раздевались догола и сидели на тахте, пили воду со льдом, а установленные у окон вентиляторы гоняли влажный воздух.

Сейчас я иду туда…

Я прохожу по вестибюлю, но в нашей гостиной, где гоняют влажный воздух вентиляторы, меня поджидает Келли. Чжоу. Посреди ночи я просыпаюсь в гостиничном номере со свинцовой болью в груди, мне хочется вырвать эту боль и выкинуть.

– Прости, прости, – молюсь я, хотя и не знаю, кому или чему – никто не отвечает на мои молитвы и никогда не ответит.

Около трех часов ночи Келли присылает сообщение: «Брокльбанк, квартира 2173, съемка назначена завтра на три часа дня. Позвонил Гаврил. Улетаю в Лондон ночным рейсом. Чао!»

9 марта

Ноб-Хилл выглядит жертвой обновления городского облика и отделен от других кварталов кольцом улиц с односторонним движением. Однотипные магазины погружены в спячку, на витринах надписи «сдается». Местные власти вписали архитектуру девятнадцатого века в городской пейзаж вместо того чтобы сносить эти дома, но все выглядит выцветшим и заколочено. По улицам слоняются белые из низов, тучные женщины в лосинах пасут детишек на пути к дешевым магазинам, а мужчины толкутся у винных лавок и игровых автоматов «Быстрый выигрыш».