Завтра - ничего - [7]

Они были разные, но заметил Чико кое-что, роднившее их. Эти люди… они были словно выжжены изнутри. Такое, как у них, глубочайшее спокойствие может давать либо святая уверенность в правоте своего дела, либо обреченность. Они будто стояли на краю жизни, готовые переступить черту, отделяющую бытие от небытия. Но почему-то казалось Чико, что пламя, палившее этих людей, было чистым. И видел он глубокое, затаенное страдание, застарелую ненависть, которые вели этих людей в бой.

V

Он был рейнджером. Совершенная машина для убийства, выкованная в тайных спецшколах, запрятанных в сердце сельвы или высоко в горах. Он в совершенстве владел всеми видами оружия и знал, что самое страшное — это голые руки. Он мог есть крыс и пить теплую кровь, вскрыв артерию на шее животного. Он не любил никого, и ни один человек в мире не любил его. Да что там — ни один человек в мире не помнил его имени.

Смутно припоминал он далекую страну, легкие домики у воды, где цвели лотосы. Как горели эти домики… горела вода… горели лотосы! «Фантомы» вспахивали небо и сеяли свинец.

Он вернулся из этого ада. Неделю гулял по кабакам Большого Города. А потом… до сих пор не понимает он, как это случилось. Что сделал ему этот шофер, обыкновенный парень, который у стойки бара торопливо поглощал жареные сосиски, облитые кетчупом? Но тогда словно что-то взорвалось внутри — и он убил.

Нет, не он убил этого шофера. Убили его руки, не подчиняющиеся разуму. Они умели только убивать, и делали это хорошо. Так зачем им разум хозяина? Реакция рук опережала реакцию мозга. Он действительно стал машиной, несущей гибель.

Он испугался. Одно дело — далекая дикая страна. Там он выполнял свой долг. И был молод… Другое — дома. Тогда он еще любил свой дом.

Демоны терзали его душу. Демоны, а слова «совесть» он не знал. Но она была. Она жила в нем, приобретя облик маленькой девушки — смуглой, с раскосыми глазами, в голубой блузке и синей шелковой юбке. Она непрестанно смотрела на него из-под круглой соломенной шляпы, похожей на крыши тех домиков, которые он жег.

Она погнала его через всю страну. Он стал сторониться людей, пугался игры мышц в своих руках, которым часто хотелось сомкнуться на горле случайного прохожего, попутчика в автобусе, продавщицы маркета. Руки его хотели убивать.

Тогда он канул в леса северного пограничья, как камень в воду. Только зашел к местному лавочнику и, глядя в пол, сказал, что будет оставлять ночью у порога деньги и список необходимого, а следующей ночью забирать товар. Он боялся встречаться с людьми.

Лавочник понимающе кивнул: «Не ты один здесь такой, парень». Он и вправду был не один такой. Более двух тысяч бывших солдат искали спасения в одиночестве.

Он сдал шерифу свой «кольт» и ушел в лес.

Год жил охотой и рыбалкой, покупая лишь хлеб, соль, сигареты. Иногда, очень редко — виски. Но потом тяжело отравился моллюсками из озера. Лишь позднее узнал, что завод спустил в реку, питающую озеро, сточные воды.

Он умирал. Его великая страна, убив его душу, теперь убивала и тело.

Он умирал. За что?

Где теперь этот рейнджер?

Би и Кей склонились над картой. Подошел Ди, сунул под руку розовый листочек. Би мельком глянула и подписала. Ди вложил чек в нагрудный карман и застегнул «молнию».

— Все бы хорошо, — сказал Кей, ероша волосы, — но вдвоем…

— Что тебя смущает?

— Смотри. Мы входим в поток вот здесь. Страховка нужна?

— Зачем?

— Би, дело не в том, что мы можем гробануться. Но мне, понимаешь ли, все-таки хочется довести это дело до конца. Это дело — мое.

— Понятно.

— Значит, страховка нужна.

— Допустим.

— Выходим здесь…

— Карта точная?

— Снимок со спутника.

— Дальше.

— Выходим. До задней стены — метров двести. Ерунда. Но прикрыть нужно — там свет. Потом по этой галерее — карниз в ладонь, пройдем.

— Кей, а может… Закидаем гранатами, да и дело с концом. Или давай я вызову «стрекозу». Пройдем бреющим, и господин Лютц получит на стол к завтраку тепленький гостинчик.

— Нет. Во-первых, я должен видеть глаза этого гада. А во-вторых, откуда ты «стрекозу» поднимешь? Пограничная зона. Нас на взлете снимут. И гранатами не выйдет. Там охрана — больше одной бросить не дадут. А так мы тихонько… Потом улетим рейсовым.

Чико держал ушки на макушке — судя по всему, заваривалась новая каша.

Кей задумался — как ни крути, а нужен еще один человек.

— Би, кто там близко?

Женщина поднесла к губам радиобраслет:

— Би на связи… Я — на седьмом, кто близко? Сквозь треск разрядов пробилось:

— Говорит Ди. Я в городе.

— Ты не подходишь. Делай свое.

— Си вызывает Би. Я на девятом.

— Не успеешь.

— На связи Эс.

— Эс! Откуда?!

— Я — в порту. Один. Но дело сделано.

— Пробирайся на седьмой!

Она оживленно повернулась к Кею:

— Эс вернулся. Один. Только он тоже не успеет и, кроме того, ему наверняка нужен будет отдых и врач.

И вдруг Кей заметил в углу Чико, который и дышать-то боялся, чтобы не пропустить ни слова.

— А что, если…

— Ты сошел с ума, Кей. Ты же знаешь…

— А куда ему деваться? Парень отчаянный, я видел. Сейчас выясним.

И Кей пересел поближе к Чнко.

— Слушай, парень. Ты коммунист?

— Нет. — Чико знал, как нужно отвечать на такие вопросы. О своей принадлежности к Комитету он не имел права сказать даже матери.