Завтра может не быть - [11]

Но правду говорят: история сослагательного наклонения не имеет. Теперь ей надо попытаться если не вытащить Данилова, то хотя бы облегчить его участь. Конечно, Варя знала, что многое, очень многое в советской стране делается под ковром, по блату, по принципу «ты – мне, я – тебе». А тут и нужный человек вроде бы у нее под боком.

Находясь в чужом, девятнадцатилетнем теле, Варя проживала вместе с матерью и отчимом. Ей несказанно повезло. Большая часть населения СССР, в основном колхозное крестьянство, ютилось по избам, где вода – из колодца, а удобства – на улице. Другой гигантский отряд, рабочий класс, теснился по баракам да коммуналкам. Ей же досталась комфортабельная четырехкомнатная квартира с паровым отоплением, горячей водой и газовой плитой. А все потому, что ее отчим, Аркадий Афанасьевич, являлся ценным для страны Советов кадром, начальником АХО (административно-хозяйственного отдела) в крупном и очень секретном почтовом ящике. Отношения у нее с отчимом были не то что сложными, но напряженными. Уже одно то, что она – девятнадцатилетняя студентка! – встречается с мужчиной и даже остается у него ночевать. Пусть там любовь, пусть Данилов и ответственный работник ЦК партии, но все равно: разврат! Почему не женится?! – хотя и рано жениться в девятнадцать лет, конечно, но лучше уж так, чем блуд неприкрытый! Обо всем этом отчим, Варя слышала, регулярно толковал с матерью – он вообще очень правильным был, этот пятидесятилетний округлый хорек в очочках. Притом девушка порой его взгляды ловила: если б она была девятнадцатилетней советской первокурсницей, может, их и не понимала бы, но так как она долго прожила в другом женском теле, то хорошо знала цену подобных сальных мужских косяков. Короче, идти на поклон к Аркадию Афанасьевичу не хотелось – однако никаких больше вариантов узнать о судьбе Данилова не оставалось. Пришлось постучаться вечером в кабинет и все изложить.

Отчим, конечно, не преминул, воскликнул:

– Да разве можно было вообще с таким типом связываться! – Однако сказал, что постарается узнать. Но притом загундосил: – Доведешь ты меня со своим Даниловым до цугундера, чует мое сердце, доведешь!

– Не кликушествуйте, Аркадий Афанасьевич, и не каркайте! – припечатала Варя и вышла из кабинета.

Да, больше никаких шансов узнать о судьбе Данилова, кажется, не оставалось. И даже шансы сделать что-то через отчима представлялись крайне призрачными.

Но потом в жизни Вари случилась удивительная встреча.

* * *

Сидеть в тюрьме Данилову было не впервой. Однажды его еще Варя арестовывала, когда они были врагами. И в новом теле, когда он впервые явился пред светлые очи Хруща, его для начала в каталажку посадили, мытарили и проверяли[5]. Но на сей раз, в отличие от первых двух, Алексею почему-то казалось: теперь заключение надолго. Если не навсегда.

Начать с того, что он даже не знал, где находится. Ни в какой тюрьме, ни в каком городе. Когда его взяли у собственного подъезда на проспекте Мира и усадили в черную «Волгу», сидевший рядом хмыреныш в галстучке первым делом вколол Данилову в бедро какое-то снадобье – и тот улетел. Очнулся неизвестно через сколько в тюремной камере. В одиночке. Голова болела, была тупой и гулкой.

Никто из охраны ни о чем с Алексеем не беседовал, сколько он ни пытался завести разговор – хотя бы о погоде.

Никаких сокамерников, даже в роли наседок, к нему не подсаживали. Кормили не то чтобы вкусно, но приемлемо, не баландой тюремной: на завтрак – каша с маслом или творог со сметаной, на обед – густые щи с мясом, котлета с пюре. Утром и вечером выводили на оправку. Отхожие места в тюрьме, как и почти во всем Советском Союзе, смердели и густо были засыпаны хлоркой.

Довольно скоро ему предъявили обвинение – по той самой, печально знаменитой пятьдесят восьмой статье, по которой при Сталине несколько миллионов осудили, а сотни тысяч казнили[6]. Пункт статьи вменили пятый, тоже расстрельный: «Участие в организации или содействие организации, действующей в направлении помощи международной буржуазии». И не поспоришь: действительно, рассказывать, что СССР развалится, а в двадцать первом веке власть в России будет принадлежать капиталистам, – разве не контрреволюция? Не помощь мировой буржуазии?

И начались допросы. Хотя как сказать… Почти ничего не спрашивали о жизни Данилова в прошлом: в пятьдесят седьмом, восьмом году. Вскользь, бегло: с кем встречался, разговаривал, кому рассказывал свои беспочвенные фантазии относительно будущего? Тут молодой человек на своем стоял: никому ни слова, кроме первого секретаря ЦК товарища Хрущева, не поверял. Про Варю спрашивали бегло, и он, конечно, о том, что она тоже человек из будущего, не обмолвился. А потом начались другие – да их и допросами назвать было сложно. Скорее рассказы Данилова о том, что он знает и помнит из будущего. Из всех тех лет между тысяча девятьсот пятьдесят девятым и 2017-м (когда он в прошлое очертя голову бросился).

Всего расспрашивателей было четверо. Они чередовались друг за другом, и каждый расспрашивал Алексея целый день, с перерывом на обед. Судя по всему, они не в КГБ работали, а были приходящими консультантами.