Заволжье: Документальное повествование - [25]

— Как-нибудь выживет, — сказала Александра Леонтьевна.

— Куда она годна? Падаль, — ответил Николай. — Теперь я человек не рабочий…

И столько было тоски в этих простых словах, что Александра Леонтьевна содрогнулась и торопливо увела Алешу наискось через улицу, в Логуткину избу.

Там уже ждали их, мать Логутки сразу распахнула перед ними дверь:

— Пожалуйте, барыня-ягодка.

В холодной избе у печки валялся дохлый поросенок.

— Околел черненький, — сказала Логуткина мать, увидев, что Алеша не отводил глаз от него, — а умный какой был, с нашей собакой в будке жил и на людей кидался.

— Ну а Логутка? — сурово прервала ее Александра Леонтьевна и быстро пошла за перегородку, где, как она знала, лежал больной Логутка.

Алеша тоже заглянул за перегородку. Там на деревенской койке, под лоскутным одеялом, лежал совершенно незнакомый мальчик и плакал. Только белые, как лен, волосы остались теми же, Логуткиными.

— Плачет, все плачет он, — донеслись до Алеши слова Логуткиной матери. — Нелегко ему расставаться, а пузичко ничего не принимает, съест — и все назад.

— Ты что же это — хворать выдумал? — спросила Александра Леонтьевна, собираясь придать своему голосу, бодрость.

— Чаяла — подрастет, работать за меня будет, — продолжала разговор Логуткина мать, — а теперь вижу, пускай его бог приберет...

Александра Леонтьевна и мать Логутки куда-то вышли, и Алеша остался наедине с Логуткой, который перестал плакать, открыл глаза и сказал:

— Поросенок у нас подох, а умел по-собачьему лаять.

Вскоре вернулись Александра Леонтьевна и мать Логутки с работником Николаем.

— Этого парнишку? — и он ухватисто поднял Логутку вместе с одеялом и пошел к двери.

— Ты не очень его ломай, он больненький.

— Не сломаем, — успокоил Николай и понес Логутку на хутор Бострома.

Там его уложили в гостиной, дали ему чаю. Но, увы, уже ничто, видно, не могло его спасти: он тут же начал стонать, его стошнило.

Логуткина мать ушла, безнадежно махнув на все рукой. Александра Леонтьевна, не теряя надежды, растиала мазь в ступке, колдовала над аптечными пузырьками. Алексей Аполлонович, примостившись на краю обеденного стола, время от времени, отрываясь от приходно-расходной книги, сосредоточенно щелкал счетами. По всему его виду ясно было, что он не одобрял затеи жены.

— Но как же иначе, — не выдержала молчания Александра Леонтьевна, — Логуткина мать, по-моему, душевно, больна, я не представляю, как можно, даже в самых тяжелых условиях, желать смерти ребенка.

Алексей Аполлонович на секунду оторвался от своей книги и пробурчал что-то неопределенное.

— Ты меня осуждаешь, — Александра Леонтьевна и без слов поняла своего Лешурочку, — но я и не думаю успокоиться на том, чтобы спасти одного крестьянского мальчика... Во-первых, надо же начать с чего-нибудь... И не всем дано вершить большие дела.

Бостром оторвался от работы, долго смотрел на лампу, потом сказал:

— Он все равно умрет. Твоя душевная сила расходуется даром. Я нахожу, что подобные поступки есть скрытое самолюбование, тот же эгоизм.

Алеша сидел в углу дивана и не мог понять, почему отец побежал в библиотеку, открывал какие-то книги, громко читал, размахивая руками, мать тоже брала в руки книгу, но не могла прочитать ни строчки. Наконец она отвернулась и заплакала.

Алеша пошел спать. Среди ночи он неожиданно проснулся от непонятного предчувствия. И действительно, дверь была полуоткрыта, из библиотеки струился желтоватый свет. «Наверно, несчастье, — подумал он, — в библиотеке свет». Бесшумно подкравшись, он заглянул в дверь и увидел мать, которая что-то писала.

— Мама, ты что делаешь? — спросил он шепотом.

Она словно нехотя повернулась но, увидев Алешу, быстро подошла к нему:

— Разве можно не спать по ночам? Сиди смирно, я тебе дам картинки...

Она усадила его в кресло, закутала в одеяло, быстро схватила первую попавшуюся книжку и торопливо села на свое место со словами:

— А теперь не мешай мне, не мешай.

Алеша, сначала подумал, что мать пишет письмо отцу: часто бывало так, что, поссорившись, они начинали объясняться в длинных письмах. Но он ошибся. Мать писала рассказ о том, как они сегодня ходили в деревню за Логуткой. Он это понял, как только она, не обращая на него внимания, начала перечитывать вслух страницу за страницей только что написанное. Ему стало скучно, и он заснул.

Проснулся он от голоса отца, протрубившего словно над ухом:

— И пузырь здесь, ну, ну, послушаем.

Алеша еле-еле разлепил ресницы, когда отец садился в кресло, поддерживая на себе ночное белье, чтобы оно не свалилось. Он понял, что матушке захотелось тотчас же прочитать рассказ, и она подняла отца с постели: волосы были растрепаны, лицо заспано, только борода, как обычно, на две стороны. Усаживаясь, отец говорил:

— Это, пожалуй, тоже из области фантастического? Вдруг начать писать рассказ посреди ночи...

— «Логутка». Рассказ называется «Логутка», — взволнованно начала Александра Леонтьевна, и полное, привлекательное лицо ее так и засветилось от радости. — Ты пойми: вот наконец то, чем я могу принести настоящую пользу. Этот рассказ прочтут все и почувствуют, как нужна помощь...