Завоевательница - [146]

— Добрый вечер, моя королева.

На лице ее промелькнула грусть, которой раньше он не замечал. Тео принес фрукты, и они молча ждали, когда останутся одни.

— Я беременна, Северо, — объявила она без лишних предисловий.

Он решил, что ослышался:

— Простите?

— Беременна.

Он опустился на колени рядом с ее креслом и заглянул в глаза, но она старалась избежать его взгляда.

— Ана, неужели это правда? Вы носите моего ребенка? — Он положил руку на ее живот — все такой же, как и два дня, две недели, два года назад.

— Я знала, эта новость вас порадует.

— Еще бы!

— Но это все усложняет!

Он поймал ее взгляд, и на этот раз она не стала отворачиваться.

— Вы беспокоитесь, что два наследника не смогут поделить наше наследство?

— Этого не избежать.

«Упрямая, бессердечная Ана! — промелькнуло у него в голове. — Даже самая бедная и несчастная кампесина, узнав о беременности, на мгновение радуется жизни. Но только не Ана!»

— Мы справлялись и не с такими проблемами.

— Я слишком стара!

Он стащил ее с кресла и сжал в объятиях:

— Нет, душа моя, нет! Возраст самый подходящий. Раньше нам жилось тяжелее. Вы мудро поступили, отправив Мигеля с гасиенды, чтобы он ни в чем не нуждался. Но наш ребенок вырастет в прекрасном доме и получит все самое лучшее. Мы будем счастливыми родителями, у нас получится. Разве вы не видите, дорогая?

Ана вцепилась в него, как будто боялась упасть, если муж отпустит ее. Он гладил ее волосы, ожидая, пока она не согласится с тем, что появление младенца сейчас очень кстати и это просто подарок судьбы. Но она только уткнулась ему в грудь. Возможно, Ане никогда не быть матерью, которая нужна его сыну, но он наконец-то станет настоящим отцом.

— Позвольте мне взглянуть, — сказал он, вводя ее в дом.

— Взглянуть на что?

— На то, где растет ребенок. Покажите мне.

— Там не на что смотреть! — запротестовала она, испугавшись и смутившись одновременно. — Все происходит внутри.

Он поднял ее на руки и понес через гостиную, мимо кабинета и столовой, где Тео и Глория накрывали на стол к ужину, мимо комнат для гостей в их спальню в конце коридора.

— Отпустите меня! — тихо просила Ана, так чтобы слуги не слышали.

Но она не сопротивлялась, когда он внес ее в комнату и положил на кровать. Не протестовала, когда муж расстегнул ее платье, распустил шнуровку на лифе и нижней юбке, ослабил завязки на муслиновых панталонах, снял обувь и чулки, пока она не оказалась перед ним обнаженной — угловатая, с острыми сосками маленьких круглых грудей. Ее вид так растрогал его, что он не мог вымолвить ни слова. Неприкрытая и беззащитная, она лежала на белых простынях. Северо Фуэнтес поцеловал ложбинку между ее грудей и прислушался к биению сердца — упрямого сердца, которое их ребенку еще предстоит покорить.

Ана не хотела, чтобы из-за ее состояния изменился привычный образ жизни. Но тело не обманешь: последний раз она ходила беременной девятнадцать лет назад. Вынашивая Мигеля, она оставалась сильной и энергичной, рвалась работать наравне с мужчинами, которых соблазнила идеей приехать на Пуэрто-Рико. Она едва помнила, что значит ждать ребенка. На этот раз прежде незнакомые боли мешали спать, из-за них она двигалась медленнее обычного. Стало трудно сосредоточиться на бумажной работе, занимавшей большую часть утра. На повседневную работу сил тоже не хватало.

— Консиенсия, — обратилась Ана к девочке, которая как раз готовила ее ко сну, — почему огонь не показал, что у меня появится еще один ребенок?

— Не знаю, сеньора.

— Потому что ты не знала или не хотела говорить мне?

Консиенсия закончила причесывать Ану и ловко вплела ленты в косы.

— Когда я что-то вижу, то говорю вам, сеньора. Но огонь никогда не сообщает о том, что хотят знать люди, а лишь о том, что им нужно знать.

— Мне нужно знать все о гасиенде Лос-Хемелос, хозяине и будущем этого ребенка.

— Вероятно, не они сейчас требуют вашего внимания.

— Ты уверена?

— Сеньора, я не вправе давать вам советы. Я только передаю вам то, что вижу, а вы решайте, как поступить дальше.

— Я спрашиваю твое мнение.

— Ах, сеньора. — Консиенсия помолчала минутку, уже собралась что-то сказать, замялась, но потом решилась: — Молитесь за сына, который сейчас по ту сторону океана.

— Ты пытаешься потакать мне, Консиенсия.

— Нет, вы спросили, что я думаю, как любой человек, который обращается ко мне за помощью. Но мой ответ вам не понравился.

— Меня всего лишь настораживает то, что рабы и кампесинос получают от тебя более ценные советы.

Ана улеглась в постель.

— Мне очень жаль, сеньора.

— И как ты это объяснишь?

Консиенсия вдруг ощутила внутри невероятную силу и уверенность. Ане, смотревшей на нее сквозь пелену москитной сетки при свете ночника, померещилось, будто между ними не кусок ткани, а вращающиеся клубы дыма. Склонив голову набок и с прищуром глядя на хозяйку, Консиенсия, казалось, читала ее мысли. И хотя обе женщины не сводили друг с друга глаз, Ана вздрогнула от неожиданности, стоило Консиенсии заговорить:

— Рабы и кампесинос нуждаются во мне больше, сеньора. Но требуют меньше.

Это было наглое и оскорбительное заявление, и девчонку следовало поставить на место. Но вместо того чтобы дать волю гневу, Ана вдруг ощутила стыд. Искалеченная фигура Консиенсии и горб, который становился с возрастом еще заметнее, сами по себе служили укором.