Завоеватели - [73]
И вот наконец Эрнандо Пизарро поднимается на ступеньки древнего храма. Оттолкнув жрецов и переступив запретный порог, он стал переходить из зала в зал, с площадки на площадку. Все пусто. На оголенных стенах нет ни ковров, ни золотых украшений, ни драгоценностей с матовыми жемчужинами и темно-зеленый изумрудами. Только зеленовато-серые ящерицы, никем не тревожимые, ползают по камням покинутого святилища. Но, может быть, все сокровища собраны там, где стоит статуя индейского дьявола? Эрнандо Пизарро торопится, задевает мечом за узкие двери, нетерпеливо отшвыривает в сторону двух прислужников, которые, умоляюще сложив руки, загораживают ему дорогу. Он у самой цели. Прямо перед ним зияет черный вход в тот заветный покой, где в течение несчетных столетий жрецы открывали людям волю бога.
Но не успел он шагнуть туда, как случилось чудо, столь частое в этих гористых местностях. Послышался подземный гул, задрожала земля, закачались стены, закружилась голова у Пизарро и его спутников. Землетрясение! В ужасе пали ниц жрецы, следовавшие за завоевателями, ожидая, что вот-вот обрушатся на землю огненные небесные стрелы и поразят насмерть дерзких пришельцев, а кстати и их, недостойных служителей великого Виракоча. Но ни одна стрела не упала с неба. Гул замолк, землетрясение прекратилось, и через секунду нога дерзкого чужеземца уже шагала по священным плитам, которых до сих пор никогда еще не попирал простой смертный.
Город Куско. Гравюра XVII века.
Темно и пусто. Только у алтаря валяются остатки жертвоприношений — обгорелые кости птиц и животных — да по полу разбросано несколько изумрудов и золотых безделушек, которых жрецы не успели захватить. Ничего, ничего! Индейский дьявол надул чужеземцев!
Разгневанный Эрнандо Пизарро приказал разбить идола на куски и на его месте водрузить каменный крест. Через два дня главное святилище было разрушено, жрецы разогнаны и из прочих помещений храма собраны все дорогие вещи, которые еще не успели спрятать набожные перуанцы. Этой добычи оказалось так мало, что из-за нее не стоило бы и начинать столь трудное путешествие.
Но судьба послала Эрнандо Пизарро такой успех, который был дороже сокровищ храма и устранил последние трудности, мешавшие победному шествию завоевателей.
На сравнительно небольшом расстоянии от Пачакамака находился город Хауха, где стоял со своей армией храбрый военачальник Чалькучима, герой недавних победоносных кампаний. Подражая своему брату, Эрнандо Пизарро решил повторить и здесь тот прием, который в Кахамальке увенчался таким успехом. Во главе своих тридцати кавалеристов он отправился в Хауху и потребовал свидания с полководцем. До старого перуанского воина уже давно дошло известие о плене инки, и от его былой решительности не осталось и следа. Он ничего не знал о планах своего повелителя. Чужеземцы получили от инки пропуск. Уничтожить этих людей ничего не стоит, но не сочтет ли инка вооруженный отпор преступным неповиновением? Чалькучима растерялся, и, когда Эрнандо Пизарро в изысканно вежливой речи сообщил, что Атагуальпа требует Чалькучиму к себе, тот повиновался. Он сел в свой походный паланкин, несомый верными слугами, и вместе с Эрнандо Пизарро прибыл в Кахамальку. У входа в жилище инки он снял обувь, положил на шею легкую ношу, низко склонился и пошел лобызать край одежды пленного властителя.
Вместо одного заложника у испанцев оказалось теперь два. Вместе с Чалькучимой выбыла из строя вся его тридцатитысячная армия. Лишенная вождя, не имеющая никаких инструкций, боящаяся действовать, она быстро стала превращаться в такое же беспорядочное скопище, каким оказались полки Атагуальпы, когда они потеряли своего повелителя. Эта бескровная победа была для испанцев дороже сотен тысяч золотых кастельяно.
Столь же удачливыми оказались и три других эмиссара. Без всяких трудов и хлопот, приятно покачиваясь на удобных носилках, прибыли они в Куско. Столица показалась им сказочным городом, похожим на те миражи, что грезятся в безводных пустынях истомленному путнику. Множество богато убранных храмов высилось на площадях и улицах. Около храмов нередко тянулись длинные каменные стены женских общежитий, за которыми прогуливались в белых плащах «девы Солнца». В садах ярко пестрели и благоухали цветы, журчали искусственные ручейки, каменные водоемы отражали склонившихся над ними невиданных птиц, у расчищенных дорожек качались на тонких серебряных стеблях золотые колосья маиса, на изваянных из камня кустах сидели золотые птицы с изумрудными глазами.
В квартале, отведенном для инки и его ближайших родственников, высились наряду с дворцами живых обиталища мертвых. Иногда это были пристроенные к храму залы, где на золотых табуретках в расшитых драгоценными камнями одеждах сидели мумии предков Атагуальпы. Иногда это были обширные дворцы с садами и водоемами, где жили когда-то давно умершие властители Перу. Все осталось в том виде, в каком существовало при жизни знатных владельцев. Аккуратно расчищались дорожки садов, подметались комнаты, обмахивалась пыль с золотой и серебряной утвари и драгоценных безделушек, наполнявших пустые покои. Кроме служителей, никто не смел посещать эти дворцы. Они принадлежали не живым, а мертвым, ибо перуанцы верили, что в полночные часы души умерших государей приходят в покинутые чертоги, любовно поглаживают рукой вышитые ткани, считают драгоценности и пьют искрящуюся чичу из чеканных чаш и кубков.
