Завоеватели - [2]

— Хозяин дома?

— Ещё не вернулся, господин. Вы можете его подождать наверху.

Я поднимаюсь на второй этаж по небольшой лесенке. Никого нет. Усаживаюсь и от нечего делать осматриваюсь: европейский шкаф, мраморный столик в стиле Луи-Филиппа, китайский диванчик чёрного дерева и великолепные американские кресла, ощетинившиеся своими подлокотниками и заклёпками. Прямо надо мной большой портрет Сунь Ятсена под стеклом и фотография поменьше — хозяина дома. Через окно доносится позвякивание кастрюлек торговца супом. Сильный запах жжёного масла…

Стук деревянных башмаков.

Входят хозяин, два других китайца и француз по имени Жерар, ради которого я здесь. Знакомство. Мне наливают зелёного чаю и поручают сообщить Центральному комитету, что «все секции французского Индокитая непоколебимо верны принципам демократии» и т. п.

Наконец мы с Жераром выходим. Он, специальный уполномоченный гоминьдана в Индокитае, приехал всего на несколько дней. Этот невысокий человек с седеющими усами и бородой похож на царя Николая II: такой же мутный, невыразительный взгляд при внешней доброжелательности. В нём есть что-то от провинциального доктора и близорукого профессора. Волоча ноги, он идёт рядом, а перед ним горит кончик зажжённой сигареты в тонком мундштуке.

Его машина ожидает нас на углу. Мы садимся и медленно выезжаем из города. Нас обдувает ветерок, и мускулы, одновременно обмякшие и напрягшиеся, расправляются…

— Что нового?

— То, что вы сами могли прочесть в газетах. Очевидно, что призыв рабочих комитетов к забастовке был услышан. Англичанам пока ничего не удаётся: они пытаются набрать добровольцев, но это ерунда — хорошее средство против уличных стычек, но не против забастовки. Запретили экспортировать рис, так что продовольствия в Гонконге ещё на какое-то время хватит. Но мы и не собирались уморить остров голодом, зачем это нам? А для богатых китайцев, которые поддерживают контрреволюционные организации, этот запрет — как удар дубиной по голове…

— А вчерашние сообщения?

— Ничего нет.

— Может быть, правительство Кохинхины заблокировало радиограммы?

— Нет. Служащие телеграфа — почти поголовно члены организации «Юный Аннам»; нас предупредили бы. Это сам Гонконг ничего не передаёт.

Пауза.

— А что сообщают китайцы?

— Китайцы передают сплошную пропаганду! Якобы все торговые ассоциации потребовали объявить Англии войну, а кантонцы захватили в плен английских солдат, охранявших Шамянь. Готовятся-де громаднейшие демонстрации… Россказни! А совершенно точно и чрезвычайно важно вот что: впервые англичане Гонконга почувствовали, что сокровище уплывает у них из рук. Бойкот был хорош, но забастовка лучше. Что последует за забастовкой? Жаль, что мы ничего не знаем… Мне вот-вот должны принести сведения. Да, вот ещё что: уже два дня ни один корабль не отправляется в Гонконг. Все они там, на реке.

— А что здесь?

— Совсем неплохо, вы получите по меньшей мере шесть тысяч долларов. Надеюсь, что будет ещё сотен шесть, но это не наверняка. А я только четыре дня здесь.

— Если судить по результатам, они тут весьма воодушевились?

— Вне всякого сомнения. Энтузиазм у китайцев — вещь почти немыслимая, но на этот раз они дошли до энтузиазма. И не забудьте, что эти шесть тысяч долларов были собраны бедняками: грузчики, докеры, ремесленники…

— Хм! Им есть на что надеяться… Все эти гонконгские успехи, нападение на Шамянь…

— Конечно, их пьянит сознание, что можно, оказывается, воевать с Англией — с Англией! — и она ничего не может сделать. Но во всём этом так мало китайского…

— Вы полагаете?

Он молчит, устроившись у окна машины, полузакрыв глаза, то ли размышляя, то ли подставляя себя под свежий ветерок, который бодрит, как хорошая ванна. В мутной вечерней голубизне мелькают рисовые поля — большие серые зеркала, размытые, как акварельные рисунки, с чёткими контурами пагод и кустов. Над ними всюду возвышаются телеграфные столбы. Втянув в себя губы и покусывая усы, он отвечает:

— Вы знаете о заговоре «Монады», который только что раскрыт англичанами в Гонконге?

— Я ничего не знаю; я только что приехал.

— Хорошо. Тайное общество «Монада» обнаруживает, что между Гонконгом и Кантоном курсирует теперь только один маленький пароходик «Оман». В Гонконге его охраняют несколько английских матросов во главе с офицером. Лазутчики общества выясняют, что на пароходике англичане доставляют оружие контрреволюционерам, и весьма здраво решают, что в их интересах не допустить выхода корабля из Гонконга.

— Наших на пароходе нет?

— Нет. А ружья бросают в лодки, стоящие где-нибудь в отдалении на Жемчужной реке. Прямо как контрабанда наркотиками на Суэцком канале. Но вернёмся к заговору. Шесть лазутчиков, прекрасно понимающих, что они рискуют головой, проникают на корабль, убивают офицера и матросов, хозяйничают там четыре часа и попадаются на заре английскому патрулю в тот момент, когда уносят — догадываетесь что? — шестиметровый деревянный блок с нарисованным глазом.

— Я не совсем понимаю…

— На носу китайских лодок нарисованы глаза, это они направляют судно. Если корабль окривеет, то потерпит крушение.

— О-о!

— Вы удивлены? Чёрт возьми, я тоже. Но, в сущности… вдумайтесь, вы считаете какую-то организацию весьма серьёзной, вы уверены, что можете на неё положиться, — и вот в нужный момент она готова бросить всё, чтобы отправиться за деревяшкой с нарисованным глазом. — И, видя мою улыбку, добавил: — Вы думаете, что я преувеличиваю и напрасно обобщаю. Вот увидите, сами увидите. Бородин и Гарин расскажут вам о сотнях подобных случаев…