Завоевание Англии - [44]

— Нам незачем ссориться, я раскаиваюсь в своей вспыльчивости… извини же меня! Отец твой человек чрезвычайно умный и ищет нашей дружбы. Послушай: дочь моя считается красавицей; сочетайся с ней браком и убеди короля дать мне под предлогом свадебного подарка графство, которое после изгнания твоего брата Свена было поделено между множеством мелких танов. С ними мне нетрудно будет справиться… Ну, что же? Ты колеблешься?

— О нет, я не колеблюсь, — ответил Гарольд, задетый за живое. — Даже если ты отдал бы всю Мерцию в приданое Альдите, я не женюсь на дочери Альгара и не стану зятем человека, который презирает мой род, унижаясь, между тем, перед моим могуществом.

Лицо графа Альгара исказилось от злости. Не сказав больше ни слова, он подошел к королю Эдуарду, который посмотрел на него тупым, сонным взглядом.

— Государь и король, — произнес он почтительно, — я высказал тебе свое желание по праву человека, сознающего справедливость своих требований и верящего в благодарность своего властелина. Три дня буду я ждать твоего разрешения, но на четвертый уеду. Да хранят боги твой королевский престол. Да соберут они лучших твоих защитников — тех благородных танов, предки которых бились под знаменами Альфреда и Этельстана. Все шло хорошо в благословенной Англии, пока нога датских королей не коснулась ее земли; и чахлые грабы не выросли на месте великанов-дубов.

Когда Альгар вышел, король лениво встал и произнес на романском языке, на котором привык говорить с приближенными:

— Возлюбленный друг мой, в каких ничтожных заботах вынужден проводить свою жизнь король в то время, как важные и безотлагательные дела требуют неотступного моего внимания: там, в прихожей, ждет купец Эдмер, который принес мне сокровище, а этот забияка с шакальим голосом и рысьими глазами пристает ко мне и требует награды!.. Не хорошо, не хорошо… Очень не хорошо!

— Государь мой и король, — возразил Гарольд, — мне, конечно, не следует давать тебе советы, но это изображение стоит слишком дорого, а берега наши слабо защищены и вдобавок в то время, когда датчане заявляют права на твое королевство… потребуется более трех тысяч фунтов серебра на исправление одной лондонской и саутваркской стены.

— Три тысячи фунтов! — воскликнул король. — Помилуй, Гарольд, ведь ты спятил! В моей казне едва найдется шесть тысяч фунтов, а мне, кроме изображения, принесенного Эдмером, обещали еще зуб великой святой!

Гарольд только вздохнул.

— Не тревожься, король, — произнес он печально, — я сам позабочусь об обороне Лондона; благодаря тебе доходы мои велики, а потребности ограниченны. Теперь же я пришел попросить позволения уехать в мое графство. Подчиненные возмущены моим долгим отсутствием; во время моего изгнания возникло много сильных злоупотреблений, и я обязан положить им конец.

Король почти с испугом посмотрел на Гарольда; в эту минуту он был очень похож на ребенка, которого грозят оставить одного в темной комнате.

— Нет, нет, я не могу отпустить тебя, брат! — ответил он поспешно. — Ты один сдерживаешь этих строптивых танов и даешь мне возможность свободно возносить молитвы Богу; к тому же твой отец… Я не хочу оставаться один с твоим отцом!.. Я не люблю его!

— Отец мой уезжает по делам в свое графство, — с грустью сказал Гарольд, — из нашего дома при тебе остается только Юдифь!

Король побледнел при последних словах, в которых слышались и упрек, и утешение.

— Королева Юдифь, — сказал он после небольшой паузы, — кротка и добра; от нее не услышишь слов противоречия; она избрала себе в образец целомудренную Бренду, так же, как и я, недостойный, несмотря на молодость, стараюсь идти по стопам Ингвара. Но, — продолжал король голосом, зазвучавшим против обыкновения каким-то сильным чувством, — можешь ли ты, Гарольд, представить себе эту муку: видеть перед собой смертельного врага, того, из-за которого целая жизнь борьбы и страданий превратилась в воспоминание, исполненное горечи и желчи?

— Моя сестра — твой враг?! — воскликнул граф Гарольд с негодованием, — она, которая никогда не жаловалась на твое равнодушие и провела всю свою юность в молитвах за тебя и твой царский престол?.. Государь, не во сне ли я слышу эти речи?

— Не во сне, чадо плоти! — ответил король с глубокой досадой. — Сны — дары ангелов, и не посещают таких людей, как ты… Когда-то, во цвете юности, меня силой заставили видеть перед собой молодость и красоту, а человеческие законы и голос природы твердили мне постоянно: «Она принадлежит тебе!..» Разве я не чувствовал, какая борьба была внесена в мое уединение, что я кругом был опутан светскими соблазнами, что враг человеческий сторожил мою душу? Говорю тебе: ты не представляешь той борьбы, которую мне пришлось выдержать… И сейчас, когда борода моя уже совсем поседела и близость смерти заглушила во мне все былые страсти, могу ли я без горечи и без чувства стыда смотреть на это живое воспоминание пережитой борьбы и искушений; дней, проведенных в мучительном воздержании от пищи, и ночей, посвященных бдению и молитве?.. Тех дней, когда в лице женщины я видел сатану?

Во время этой исповеди на лице Эдуарда загорелся яркий румянец; голос его задрожал и зазвучал со страшной ненавистью.