Заводской район - [10]

Она намочила полотенце, приложила ко лбу Жанны.

— Какая ты счастливая, Антонина... Такой муж у тебя красивый, скромный, серьезный... И дочка, и квартира какая... Все у тебя есть в жизни...

— И у тебя так будет, только не трусь.

— Так теперь таких парней и нет, как твой Степан.

О господи! Кому что.

— А обрубщик, как его, Костя Климович, чем он тебе плох? Все заглядывает к тебе на смену.

— Ты тоже скажешь, Антонина.

— А что? Денег вдвое больше Степана получает.

— Ну кто он? Я инженер как-никак..

Лицо Жанны одрябло, язык плохо слушался.

— Не квартиру тебе надо, девочка. Мозгов бы тебе прибавить.

— И поглупее меня замуж выходят.

— Ну, будет, идем к ребятам.

В кухне кто-то был. Тоня хотела заглянуть, но услышала голос Степана и замерла.

— ...мать с тобой вместе жить не смогла.. Я же тебе не мешаю жить... Что тебе от меня надо?..

Голос Леры прерывающийся, незнакомый:

— Не знаю, как Тоня может с тобой. Но раз уж это так, ты не смеешь, Степа, не смеешь! Или совсем уходи! Оставь ее!

— Тише ты! Что ты все в чужую жизнь..

Тоня бросилась в ванную, заперлась на задвижку. Кто-то дернул дверь. Она открыла кран. Зашумела вода. Тоня прижалась затылком к стене. Спокойно. Лера, наверно, ошиблась. Степан? Этого быть не может, он же кисель, в нем крови нет. Этого не может быть! Спокой­но. «Видел его в булочной»,— сказал утром по телефону Корзун. Что Степану делать в булочной? Он же не покупает хлеба. Кто он Тоне? Чужой человек. Всегда был чужим. Ну привычка появилась, за девять лет появилась привычка...

Почему-то вспомнилась Федотова под душем. Жидкие волосы прибиты к неровному, словно помятому, словно мягкому черепу... Пол в душевой был грязный, мокрый, холодный, скользкий... Спокойно. Тоня оттолкнулась от стены и увидела себя в зеркале. Противная дряблая баба, жирная, отяжелевшая... Она ладонями стала растирать лицо от подбородка вверх, к глазам, возвращая ему кровь..

Разговор в комнате двигался вяло, отяжелели уже гости. Только самый молчаливый и незаметный из технологов, Ярошевич, как всегда разговорился к концу, вдруг и не в меру. Он хватал Корзуна за локоть, жаловался на жену: хочет, мол, в дом тещу взять, будто у тещи сыно­вей нет.

— А кто я ей, если разобраться, а? Точно? Почему я должен?

Корзун в это время рассказывал ему свои обиды, тоже повторяя «почему» и «должен», и со стороны казалось, что Корзун навязывает Ярошевичу свою тещу, а Ярошевич отказывается.

Аркадий наполнял рюмку Жанны.

— За нашу встречу... Вы необыкновенная девушка, Жанна, мож­но, я буду вашим пажом?.. Вас никто не понимает. И меня.

— Вы, парни, такие смешные, когда выпьете...

Странный он сегодня, Аркадий.

Слышно было, как в прихожей Валя рассказывал Степану и Лере цеховые истории. Жанна ускользнула от Аркадия к ним. Тоня села на ее место, выпила из ее фужера лимонад.

— Аркадий...

Он собирался последовать за Жанной, но Тоня удержала его:

— Посиди.

Она хотела спросить: «Правда, что ты любил меня?» Об этом нельзя спросить, эти слова не произносятся языком и губами, словно язык и губы чувствуют их противоестественность. Они непонятны, эти слова. Она нравилась когда-то Аркадию, об этом не надо было и спрашивать. Вот ведь хорошее и понятное слово «нравилась». Как легко произно­сится.

— Тебе нравится Жанна, Аркадий?

— Тоня, ты же знаешь, мое сердце разбито навеки...

Тоня поднялась. Зря он. Не смешно. Не вовремя...

В двери она столкнулась со Степаном. Оба опустили глаза.

— А я ищу тебя,— сказала Лера.— Мы уходим.

— Понимаете анекдот? — весело кричал Валя.— Красть тоже надо уметь! Антонина, ты как в воду глядела!

Он принялся объяснять свой анекдот Тоне. Когда-то где-то Валя случайно вычитал, что ультразвук может разбивать химические связи. Захотел попробовать на щелоке. Просто попробовать, что получится. Тогда ему Корзун и Важник не дали экспериментировать. А сейчас Корзун и главный металлург подали заявку на изобретение и будут проводить эксперимент у них в цехе. Вот почему Корзун против селит­ры. Но Валя уже знает, что ничего не получится, ультразвук только ухудшает качество щелока.

Аркадий помогал Жанне попасть в рукава пальто.

— Да ладно тебе, Валька, надоел ты всем со своим щелоком,— го­ворила Жанна.— Ой, я пьяная..

— Отличный сюжет,— сказал Аркадий.—Ретрограды крадут у несчастного изобретателя его последнюю идею.

— Заметь, — сказала ему Лера,— что тебя ничего не возмущает.

— Говорят, мне очень идет аморальность. Может быть, льстят?

— Бессовестно льстят. Она тебе не идет.

— У грехов, сестренка, своя мода. В восемнадцатом веке я бы нервничал из-за жеманства и вероломства. В девятнадцатом — из-за стяжательства и бесчестности. В двадцатом мы с тобой не любим вну­шаемость, стереотипность мышления и глупые песенки.

— Для меня во все времена одни грехи — трусость и бездухов­ность.

— Дело вкуса, дело вкуса... Если только трусость не есть мать духовности.

— Интересная мысль! — закричал Валя.

— Вы идете? — Лера потеряла терпение.

Валя не замечал, что он уже не в квартире, а на лестнице, и про­должал рассуждать. Аркадий поддерживал Жанну под руку и поры­вался перебить его.

Тоня спускалась по лестнице вместе с ними.