Зависть в рекламе. Как побудить клиентов к покупке - [6]

А студент ничего не знает о терзаниях мальчика, у него свои душевные занозы. Он сидит на лекции, не слыша ничего, и думает о том, как хорошо бы так писать, как это делает Эрих Ремарк. Чтоб так же мужественно, твёрдо и с такой же красотой характеров.

А между тем, Эрих Ремарк и знать не знает о терзаниях студента. Эрих Ремарк ходит по своей вилле в Швейцарии и тоскливо думает, что он, конечно, много написал и кое-что сумел сказать о женщинах, мужчинах и войне. Но как хотел бы он писать с такой же лаконичностью, как это делает Эрнест Хемингуэй! И чтоб за этой краткостью такая же таилась глубина, которую всё время ощущаешь до озноба.

А между тем, Эрнест Хемингуэй и знать не знает, что в Европе где-то есть прозаик, полный мучительной и острой зависти к тому, что делает Хемингуэй. Своя сейчас душевная изжога прихватила Эрнеста Хемингуэя: только что он прочитал некоего российского писателя Андрея Платонова.

Сквозь все несовершенства перевода проглядывало нечто удивительное: два-три слова, связанные неожиданно и точно, раскрывали столь укромные узлы устройства мира и людей, что оставалось лишь руками развести, как это смог нащупать человек.

А между тем, Андрей Платонов знать не знал о восхищённой растерянности Хемингуэя. Он вышел из своей пристройки во дворе Литературного института, где он жил, работая там дворником (замечу в скобках, что легенда эта до сих пор бытует в общей памяти), и встретил мальчика, влюблённого настолько, что приятно было, хоть и больно вместе с тем, сейчас расспрашивать о мучащей его печали.

Больно потому, что, глядя на мальчика, Андрей Платонов думал грустно и завистливо, как обаятелен у молодости тот избыток вещества жизни (его любимое выражение), которое с годами испаряется бесследно и необратимо.

Не дождавшись появления студента, мальчик попрощался с незнакомцем и ушёл, с собою унося свою счастливую и тягостную горечь. А Платонов с горечью и завистью смотрел ему вослед».[5]

Академиков много, нобелевских лауреатов мало

Профессиональная зависть и ревность среди людей творческих, даже с мировыми именами, – не новость.

Академик Капица вспоминал, как в одном из откровенных разговоров Резерфорд сказал ему, что самое главное для учителя – это научиться не завидовать успехам своих учеников, а с годами это становится всё труднее и труднее. Эта глубокая мысль произвела большое впечатление на Петра Леонидовича.

Щедрость – вот ключевое свойство учителя. Несомненно, сам Резерфорд был щедрым. По-видимому, это главный секрет того, что из его лаборатории в Кембридже вышло столько крупных ученых. Под его руководством всегда было свободно и хорошо работать. Великий физик умел создавать прекрасную деловую атмосферу.[6]

Но в жизни все-таки чаще случается обратное.

Павла Черенкова, автора крупнейшего открытия в физике, до неприличия долго не выбирали в Академию наук. Напомню, что эффект Вавилова-Черенкова открыт в 1934 году. Нобелевской премии за эту работу ученый удостоен в 1958 г. А членом-корреспондентом АН СССР Черенков избран только спустя шесть лет. Академиком стал еще через шесть лет – в 1970 году.

Случайно встретив Павла Алексеевича на улице, другой наш выдающийся физик Завойский сказал дочери: «Запомни, это живой укор Академии».

Рассказывают, что академики до последнего не признавали Черенкова и проголосовали за него лишь после того, как кто-то в президиуме заметил, что академиков у нас много, а нобелевских лауреатов мало.

Примечательно, что сегодня ситуация повторяется. В 2010 году российский ученый Станислав Смирнов стал лауреатом премии Филдса. В мире эта награда считается аналогом Нобеля для математиков. Более высокой оценки научного вклада человека не существует. Так вот. На момент написания книги (март 2016 года) в Российскую академию наук Смирнов так и не избран.

По разным оценкам, в XX веке Россия только по физике недополучила от семи до десяти Нобелевских премий. Почему? Долгое время считалось, что это связано с антикоммунистическими настроениями Нобелевского комитета и его окружения. Такое объяснение многие годы помогало держать в тонусе наше национальное самолюбие.

Правда выяснилась сравнительно недавно. Как известно, материалы Нобелевского комитета держатся в секрете. Но через 50 лет после присуждения премии большая часть архивов становится доступной широкой публике. И оказалось, что наших физиков, потенциальных лауреатов, их коллеги-соотечественники просто-напросто не выдвигали на премию. Единичные обратные случаи не в счет.

При чем здесь антисоветские мотивы Нобелевского комитета? Мы сами друг друга не рекомендуем и не продвигаем.

Еще пара примеров. На этот раз из мира искусства. Как-то раз журналист задал вопрос одному известному живописцу:

– Скажите, мэтр, что вы думаете о Марке Шагале?

– Шагал, – отвечает тот, – большой художник, замечательный колорист, огромный мастер.

– Интересно, – говорит журналист, лукаво поглядывая на собеседника, – пару недель назад я спросил Шагала, что он думает о вас. И представьте себе, он сказал, что вы – полное ничтожество. Ноль без палочки. Шарлатан от искусства. Абсолютная бездарность.