Завидная биография - [56]

Но зато в ту самую минуту, когда горнист возвестил о вечерней линейке и когда даже Майя не ждала больше, из леса в походном строю показалось первое звено первого отряда.

Прямо с хода звено влилось в строй и во главе отряда встало на правом фланге.

И пока малыши строились и ровнялись, Майя подошла к «мудрецам», посмотрела на часы, на загорелые лица мальчиков и просто сказала:

— Спасибо, ребята!

А вечером семь костров горело в разных местах лагеря. Семь «мудрецов» рассказывали у костров о походе. Первый и второй отряды мирно сидели рядом, и вышло так, что докладчиком здесь оказался Лева.

Как он старался! Как ловко изображал он Тосю с ужом, и Гришу, и Игоря, и маленького Зайку с его колючим трофеем. А как ловко и деликатно ввернул он про «Гогу и Магогу» и их неприглядный бивак. Им даже не на что было обидеться, и, когда все захохотали, Гога и Маргарита хохотали вместе со всеми. Но был момент, когда Лева чуть-чуть не испортил себе этот чудесный вечер. Уж очень хотелось ему рассказать о том, что они сами видели электростанцию и плотину.

И Лева уже набрал полные легкие воздуха, чтобы поэффектнее выпалить эту фантастическую часть своего доклада, он уже открыл рот и уже сказал:

— А еще мы видели… — Но тут он вдруг вспомнил «военный совет» и разговор о пионерском слове, вспомнил Майино «спасибо» и разговор о галстуке, вспомнил почему-то глаза товарища Чуркина и в четвертый раз за этот день покраснел. Он почувствовал, как кровь хлынула к его щекам, и даже испугался немного. Но в неровном свете костра этого никто не заметил, и Лева, поборов себя, перевел дыхание.

— А еще мы видели, — сказал он, помолчав, — товарища Чуркина, он нас довез до лагеря и рассказал замечательно интересные вещи об электростанции, построенной на этом пруду… По-моему, ребята, нужно сходить туда всем вместе…

Леве долго и горячо хлопали.

А потом, когда погасли лагерные костры и со всех сторон потянулись ребята к большому дому, семь «мудрецов» опять сошлись вместе и пошли рядом, о чем-то переговариваясь между собой. Они то замолкали, то оживлялись вновь, и каждый раз разговор начинался одними словами: «А помнишь?..»

Хорошо, когда люди могут сказать друг другу: «А помнишь?..» А у этих мальчиков есть что вспомнить. Правда ведь?

ХОРОШИЙ ВЕЧЕР

Большой грузовой пароход возвращался из дальнего плавания. За кормой у него развевался красный советский флаг.

Кругом бушевал океан, клочья пены неслись над волнами, злобный ветер свистел в снастях. А на самом верху парохода, на капитанском мостике, стоял капитан и зорко смотрел вперед.

Наконец в туманной дымке, на краю хмурого неба, он заметил полоску земли. Капитан постоял еще, посмотрел на далекий берег и пошел в радиорубку. Там он сел на складной стульчик, написал в блокноте несколько слов и подал блокнот радисту. Радист прочитал, посмотрел на капитана и спросил:

— А это точно, Георгий Иванович, поспеем?

— Успеем, Василий Васильевич, к Маю не успели, к Октябрю опоздали, а уж Новый-то год встретим дома: к утру будем в Лондоне, там от силы три дня, ну, пусть четыре дня, постоим, возьмем угля на дорогу, а оттуда нам четверо суток ходу… Вот и считай.

Они покурили, поговорили еще, а потом капитан надел фуражку и пошел обратно, на мостик.

А на другой день в Ленинграде, на Васильевском острове, в одной маленькой квартирке раздался звонок. Женя сразу проснулась и очень испугалась. Она решила, что это почтальон принес газеты. А раз уже принесли газеты, значит, она проспала и опоздает в школу.

Женя поскорее вскочила, сунула ноги в туфли, подбежала к двери и строго спросила:

— Кто там?

— Почта, — ответил голос за дверью.

«Ну так и есть — проспала», — подумала Женя и открыла дверь.

Но вместо газет почтальон принес телеграмму. Он порылся в маленькой сумочке, посмотрел на Женю сверху вниз и улыбнулся:

— А расписаться-то сумеешь?

— Я диктанты писать умею, мне еще только две четверти проучиться, и в четвертый класс перейду, — сказала Женя.

— Вот оно что, — удивился почтальон и подал Жене раскрытую книжку с карандашиком. — Вот тут и пиши. Видишь: Громовой Евгении Георгиевне…

— А это не нам, — огорчилась Женя. Она думала, что это маме телеграмма, может быть, от папы, а это какой-то Евгении Георгиевне…

— У нас таких нет, — сказала она и надула губы… Но тут из своей комнаты вышла мама, развела руками и громко рассмеялась:

— Ах ты, малышка моя, ах ты, глупышка моя, ведь это тебе телеграмма-то. Ты-то разве не Евгения Георгиевна? — и, подхватив Женю одной рукой, она другую руку протянула за карандашиком. Но Женя ловко спрыгнула на пол, сама схватила карандашик и старательно вывела где нужно:

«Громова Женя».

Потом она взяла телеграмму, сказала почтальону «спасибо» и, пока мама закрывала дверь, уже уселась к своему столу, распечатала телеграмму, развернула и ахнула: на голубом бланке в три строчки, без единого пробела, тесня друг друга, пестрели четкие, крупные, но только не русские буквы, и понять что-нибудь было совершенно невозможно.

Женя чуть не заплакала от огорчения. Но тут, как всегда в трудную минуту, пришла на выручку мама.

— Ну, о чем же тут плакать? — удивилась она. — Телеграмма от папы, а шла она через Англию. Англичане по-русски писать еще только учатся, а мы по-английски давно умеем читать. Вот это — буква «Пи», это — «О», это — «Ди»… Бери-ка тетрадку…