Завхоз Вселенной - [5]

— А я заболею?

— Натурально заболеешь, смертельно. Ты же дал завхозу согласие на выполнение арендных обязательств.

— Когда? Ничего я не давал!

— Ну, я там не был. Что-то, конечно, дал, иначе бы он так просто с тобой не расстался. Завхоз малый упорный. Рабочая лошадка, цепной пес! Без таких тоже нельзя. Всё прахом пойдёт, знаешь ли.

— Что — всё?

— Да всё. Порядка не будет.

— Что мне делать? — совсем уже плаксиво промямлил Игорёк.

— В зависимости от выбора. Ты что надумал?

— Жить хочу.

— Видишь, нормальный человек. Вот тебе бумага. Подпиши. И все дела.

Хомоед протянул небольшую бумажку, похоже, вырванную из блокнота. В линеечку.

На одной строке была надпись шариковой ручкой: «Игорь Святополкович Хромов согласен на вечную жизнь (телесную)». На другой строке стояла дата, ещё ниже — фраза: «подпись разборчиво».

— Держи ручку. Фиолетовые чернила, чтобы не спутать с ксероксной копией.

Игорёк бездумно взял ручку и чиркнул подпись.

— Вот теперь можно в ночной клуб. Мне тоже, знаешь, любопытно. Будешь смеяться, но я там никогда не бывал.

Из коридора в обнимку выплыли Артемий и Зимуля. Ни малейших следов скандала уже не читалось на их лицах. Сплошное удовольствие от взаимного лицезрения.

— Ну что, Игорюнчик, ты готов? — проворковала Зимуля.

— Кисонька, наш Игорёк всегда готов, — улыбнулся Артемий.

Сладкая парочка, не дожидаясь ответа, удалилась в прихожую одеваться.

Хомоед дружески хлопнул Игорька по спине.

— Поехали. Пора уже.

Ни Артемий, ни его рыжая шалава больше не возражали против присутствия Хомоеда, легко смирившись с его существованием в их мире.

Артемию машиной для рядовых поездок служил чёрный триста двадцатый «мерседес». Удобный, как автомат Калашникова: подвеска на пневмоцилиндрах, отчего машина даже по самой разбитой дороге словно по морю плывёт; откидные передние сиденья с подогревом, в любой момент превращающие машину в сплошной диван; кондиционер, дающий нужный микроклимат; и гнездо для мобильника, чтобы разговаривать по «громкой» связи, не беря трубку в руки. Прозвище у «мерса» было «Косой», за косо поставленный взгляд противотуманных фар.

Игорёк молчал всю дорогу, терзаемый одной упорной мыслью. Он думал, до чего же он ничтожен с этой бумажкой в линейку, с этой своей подписью. Он смотрел в бритый, надушенный затылок Артемия, затылок человека счастливого, умеющего быть одновременно и солидным, и развязным до крайней степени хамства, человека, по правде сказать, ничтожного и совершенно бесполезного, но умеющего заставить других быть полезными ему. А он, Игорёк, вечно второй или даже десятый. Никто не воспринимает его всерьёз. С ним можно вот так, как этот Хомоед, сразу на «ты». Его можно поучать, словно пацана. Им можно крутитить-вертеть, а на каком, скажите, основании? Почему он должен быть кем-то направляем? Это его жизнь, и ему самому, по своей охоте, ломать в ней дрова. Ну, с какой такой стати подписал он эту бумажку? Поступил, словно в плохо разыгранной пьесе, словно мужик из села Кундуева сыграл с напёрсточником на вокзале. И ведь так у него будет всегда, ничего ему не переменить. Разве что…

Игорьку захотелось открыть дверцу и вывалиться под колеса сверкающих фарами, несущихся навстречу машин. Он даже положил руку на поручень возле хромированного рычажка. Одно движение пальца — дверца с чавканьем откроется и… даже никаких усилий — наклон корпуса и готово. И сладкий сон небытия.

— Без четверти двенадцать, — сообщил Хомоед. — Самое время сводить счёты с жизнью. Согласно арендному договору. Но теперь со смертью у тебя ничего не выйдет.

Игорёк, разоблачённый в своих глупых и смешных намерениях, деланно рассмеялся.

— Театр какой-то. При чем здесь…

Он хотел добавить «бессмертие», но подумал, что прозвучит это полным идиотизмом. Зачем этот дикий Хомоед в машине? Почему он, Игорёк, вынужден его терпеть?

Шалава Зимуля трепалась с Артемием. Перебрав подружек, их мужей, хомячков и собачек, перешла на магазины и теперь рассказывала о каком-то новом бутике, где всё страшно дорого, зато шикарно. Артемий снисходительно возражал, что всё это барахло лежит на каждом городском толчке. Но, оказывается, в этот бутик уже раза два заходила сама Пугачёва. И оба раза осталась довольна. Покончив с бутиком, Зимуля принялась рассказывать, с кем теперь спит примадонна российской эстрады.

На входе в «Золотой Сверчок» бдели два негра в гусарских мундирах с меховой опушкой, при аксельбантах и эполетах. Троих друзей они узнали. А на Хомоеда зверски сверкнули глазами и потребовали пригласительный. Тот непринуждённо полез в карман.

— Держите, братцы.

И протянул им обандероленную пачку десятидолларовых купюр, то есть тысячу долларов. Зверское выражение на лицах «гусар» сменилось растерянностью. Гусары переглянулись, один из них быстро принял деньги и сунул под китель мундира.

Хомоед кивнул и прошёл в дверь — большую трёхстворчатую вертушку.

Ни Игорька, ни Весёлого Джафара презентация не интересовала, поэтому они заняли столик подальше от сцены. Игорьку быстро стало хорошо: царила электризующая атмосфера бестолковой московской ночи, гремела, заглушая его невесёлые мысли, музыка. Тех, кто гудел в микрофон со сцены, видно за спинами толпы не было. А там джазировала Лариса Долина, надрывал связки Иосиф Кобзон, потешали грубыми шутками Олейников со Стояновым. Одним словом — тоска смертная.