Заветы Ильича. «Сим победиши» - [161]
Рансом: но в России торговля высоко прибыльна и она в руках нэпманов. Производство возможно лишь в редких случаях, а находящееся в руках государства просто убыточно. «Не означает ли это постоянного экономического усиления нэпманов и постоянного ослабления государства?»
Ленин: «У Вас “получается впечатление, что в России… производство возможно лишь в самых редких случаях”… А как же, подумал я, быть с миллионами и миллионами русских крестьян? Что они засевают землю, это, по-видимому, случай не редкий и не самый редкий, а преобладающий в России? Случай “даже” более многочисленный, чем “купля-продажа” чего бы то ни было “нэпманом”? И вероятно, крестьянское производство в России не только “возможно”, но и чрезвычайно “прибыльно”? Иначе откуда получились бы те сотни миллионов продналога, которые так необыкновенно быстро и легко уже внесли государству наши крестьяне? Откуда бы тот всеобщий подъем строительной деятельности и в деревнях необъятной России и в городах…?»>1
А в промышленном производстве, поясняет Ленин, надо различать легкую и тяжелую индустрию. В легкой — производство «явно оживает, а оно часто находится либо в собственности государства под управлением его служащих, либо во владении арендаторов… Производство в тяжелой индустрии… действительно невыгодно; отсюда действительно тяжелое положение нашего государства». Но крестьяне исправно платят налог за землю. Налоги дают нам и доходы нэпманов. Эти средства и следует обратить «на помощь тяжелой индустрии»>904>>905.
Рансома волновал тот странный парадокс, который, по его мнению, имел место в России: действительность, реальная жизнь не укладывалась в рамки существующих доктрин. Если брать капиталистические мерки, — положение должно ухудшаться. Если брать коммунистические критерии, то и тогда ситуация должна быть хуже, ибо налицо упадок тяжелой индустрии.
Однако каждое лицо, кого я встречаю, — с искренним удивлением говорит Рансом, — соглашается, что положение его лучше, чем год тому назад. По-видимому, что-то происходит, чего не допускает ни капиталистическая, ни коммунистическая идеология. И та и другая предполагает прогресс. Но что, если вместо прогресса, мы регрессируем?…Разве невозможно, что Россия движется назад, к периоду сельскохозяйственного производства…? Разве не может быть мыслим подобный период при пролетарской диктатуре, как раньше при феодальной диктатуре?»
Вдаваться в споры о доктринальных критериях Ленин не стал. Он берет лишь бесспорные факты. Стабилизируется рубль. Оживляется крестьянское хозяйство и легкая промышленность. Госбанк получил чистый доход более 20 миллионов золотых рублей. Совершенно очевидно, что с точки зрения «капиталистических мерок» это явное улучшение.
Но эти же факты означают плюс и с коммунистической точки зрения. Доходы от Госбанка и Внешторга, налоги с возрождающегося крестьянского хозяйства и легкой индустрии, наконец, налоги с нэпманов — все это «начало подготовки средств государства для помощи тяжелой индустрии…»
«Как может быть такая вещь, — пишет Ленин, — что капитализм и коммунизм противоположны, а плюсом являются разные обстоятельства с обеих противоположных точек зрения? Это возможно, ибо переход к коммунизму возможен и через государственный капитализм, если власть в государстве в руках рабочего класса. Это именно и есть “наш теперешний случай”».
«…Мы медленно, с перерывами, с шагами назад от времени до времени, поднимаемся по линии государственного капитализма. А это — линия, ведущая нас вперед, к социализму и коммунизму (как высшей ступени социализма), а никоим образом не назад к феодализму»>1.
И когда Рансом рассказал о циркулирующих по Москве слухах о том, что, мол, зимой НЭП прикроют, введут карточки и реквизируют склады нэпманов, Ленин ответил: «Охотно подтверждаю полную несостоятельность слухов, будто мы думаем возвращаться назад к карточной системе… Ничего подобного нельзя себе и представить в современной России. Это — слухи, пускаемые злостно людьми, которые очень злы на нас, но не очень умны»>906>>907.
Владимир Ильич закончил писать ответы Рансому в воскресенье 5 ноября в 9 часов вечера. Утром в понедельник он послал их Бухарину с просьбой прочесть, дать замечания и тотчас вернуть. И в тот же день, — «как раз когда я укладывался, чтобы уехать из Москвы, — писал Рансом, — мне сообщили по телефону, что ответы готовы. Я спешно отправился в Кремль и получил их как раз вовремя, чтобы захватить их с собой к поезду»>908.
По тону и содержанию этого интереснейшего интервью никак не заметно, что писал его Ленин в тот день, когда совершенно неожиданно болезнь опять напомнила о себе. С утра его немного подташнивало, а потом вновь случился кратковременный паралич правой ноги. Владимир Ильич успел сесть на диван, и никто этого не заметил. Приступ длился не более минуты, но настроение было испорчено напрочь.
Врачи приехали в 17.30, но никаких следов болезни уже не было. «Со стороны нервной системы, — записал Кожевников, — никаких уклонений от нормы нет. Объем всех движений, как рук, так и ног, полный. Сила очень хорошая, тонус нормален. Никаких патологических рефлексов нет»
