Завещание Тициана - [91]

Миновало лето красное. Если бы Виргилия попросили описать его, он бы так и сказал: это было самое красное, самое распрекрасное лето его жизни. Но никто его ни о чем не спрашивал, и это, возможно, также способствовало тому, что для него, как и для его возлюбленной, не было более счастливого времени. Им не нужно было отвечать ни на чьи расспросы, никому давать отчета. Предом и Пьер окончили университет и вернулись в город дожей. Дядя Чезаре, малышка Мариетта и ее кормилица приняли их с распростертыми объятиями. Пьер сопровождал Песо-Мануция при обходе больных и на практике познавал искусство врачевания. Виргилий много времени — если не сказать все время — проводил в мастерской на Мавританской набережной. Он поочередно служил то моделью, то ассистентом для Мариетты, ее отца и братьев. Любовь их окрашивалась в венецианские цвета: розовый, охряный, оранжевый, карминный. И зеленый тоже — зеленый цвет каналов, но не надежды, поскольку оба знали, что после очередного свидания с Николя Фламелем Виргилий окончательно вернется в Париж. Они об этом не говорили и даже старались не думать.

Венеция тем временем приходила в себя после кошмара чумы. Годом раньше Сенат дал обет воздвигнуть храм Искупителю, если эпидемия пойдет на спад. Зимние холода сделали свое дело, и вот, держа слово, с февраля 1577 года сенаторы вынесли постановление, в котором было указано, где и кем будет возводиться храм. Их выбор пал на архитектора Андреа Палладио. Двадцать первого июля 1577 года первый камень храма был положен на выбранном месте — на северном берегу Джиудекки, вытянувшейся как раз напротив квартала Дорсодуро. Место это было очень важным: где бы ты ни находился, на пьяцетте ли, на Стрелке Таможни, на Заттере, на берегу Скьявони, оно отовсюду было видно. Двадцать первого июля дож и патриарх были не единственными, кто присутствовал на церемонии закладки храма. Все те, кто выжил — чума унесла треть населения города, — также собрались здесь. Для того чтобы облегчить народу переход через канал Джиудекка, был наведен плавучий мост[114]. Среди тех, кто перешел по нему канал в тот день, была и влюбленная парочка, крепко держащаяся за руки.

Два месяца спустя занялась заря предпоследнего соприкосновения с алхимией. На сей раз Пальма-младший с самого начала был со своими новыми друзьями. Пока Виргилий нянчил семимесячную малышку, Пьер повторял текст к четвертому рисунку Фламеля.

— Перед нами primo — изображение двух ангелов, secundo — лента, опоясывающая их, с надписью: «Surgite mortui, venite ad judicium Domini mei»[115], и tertio — лаконичный комментарий Фламеля: «Я не смогу написать лучше, чем это написано ангелом». Помнится, год назад, когда мы пытались разгадать эту загадку, мы столкнулись с противоречием: на картинке два ангела, а Фламель пишет об одном, — заметил Пальма.

— Нам не удалось установить, на каких именно венецианских серафимов было указано, — продолжила Мариетта, разворачивая пожелтевший листок. Марьетина протянула к нему свою крошечную ручку. Нежно, но твердо Тинторетта отвела ее. Каждый смог ознакомиться с его содержанием:

Церковь Святого Ангела в квартале Святого Марка;

Церковь Святой Марии Ангелов в Мурано;

Канал Святого Ангела вдоль одноименной площади;

Канал Ангелов перед уже упомянутой церковью;

Улица Ангела в Каннареджо, недалеко от мастерской Тициана;

Улица Ангела в Кастелло в двух шагах от дома Мустафы;

Третья улица Ангела, выходящая на набережную Святой Анны

на краю Кастелло;

Четвертая улица Ангела, выходящая на улицу Святого Марка,

в двух шагах отсюда;

Скуола Ангела Хранителя — ангел-хранитель;

Церковь Архангела Рафаила — архангел Рафаил.

В глазах у Виргилия зарябило от обилия серафимов. Не сводя с Мариетты обожающего взгляда, он подвел итог:

— В общем, город сплошь населен ангелами!

Пьер, менее склонный к романтизму в данных обстоятельствах, стал ворчать: сколько-де мест придется обойти, сколько статуй облазить! Конечно, теперь не придется наперегонки бегать с Карой Мустафой. И он, и Лионелло, и Зорзи, и Рибейра мертвы. Кто мог опередить их и завладеть четвертым камнем? Единственное, что как дамоклов меч висело над их головами, было ограничение во времени: один день с рассвета до заката. Их было четверо, а мест, в которых нужно было побывать, десять. Они разделились: Пьеру выпало Мурано, Пальме — Дорсодуро, Мариетте — квартал вокруг площади Святого Ангела, Виргилию — квартал к востоку от площади Святого Марка.

Когда Мариетта в мужском костюме вышла на площадь Святого Ангела, одну из самых просторных в городе, ее толкнула какая-то женщина, выходившая из церкви. Не привыкшая безмолвно сносить неучтивость, она обернулась, собираясь сделать замечание, но ее язык прилип к гортани, так как в прохожей она узнала Олимпию. Что могла делать куртизанка в этот день 23 сентября 1577 года на площади Святого Ангела? Мариетта разозлилась на себя и на своих друзей. Да, конечно, Бонфили, Рибейра, Мустафа и Зен из игры выбыли, но можно ли было забыть об Олимпии? Ведь она одна осталась в живых из кружка Тициана. Хорошо еще, что она не узнала Мариетту и, кажется, вообще ее не заметила. Действовать нужно было находчиво, без проволочек и быстро принимать решение: следовать ли за ночной красоткой? Ведь они договорились с Виргилием встретиться у колодца на площади Святого Ангела. Как его предупредить? Она стала суматошно рыться в карманах. Ничего, кроме апельсина. Апельсин… утыканный высохшими бутонами гвоздики! Она подбежала к колодцу и положила на закраину один бутон. Затем, отойдя от него, бросила наземь еще один, чуть поодаль — еще. Куртизанка исчезла в полутьме улицы Бакалейщиков, куда не проникал солнечный свет. Четвертый бутон Тинторетта уронила как раз перед входом на улицу Бакалейщиков.