Завещание Тициана - [86]

— Он мертв.

В течение последующего часа в доме на площади Золотого Араба царили небывалые суета и оживление. Пока Пьер укладывал покойника на софе в зале второго этажа, Виргилий проник на женскую половину дома и натащил оттуда одежды и шалей для своей возлюбленной. Пальма в это время совершал обход всего дома. Подтвердилась его догадка: дом был брошен, причем недавно. В кухне, такой же пустой, как и остальные помещения, все же отыскалось вино, которое он подогрел на углях в печи и сдобрил специями. Как только они управились со своими делами и переоделись в шаровары и рубашки, валявшиеся на диване, все собрались на ковре гостиной второго этажа. Виргилий не отпускал Мариетту от себя. Пьер с наслаждением вытянулся на подушках. Пальма наливал всем теплое питье и одновременно рассказывал о том, как он, сам того не подозревая, их спас.

— Добравшись до колонны с Адамом и Евой, я нашел на земле кое-что, от чего мое сердце забило тревогу.

Трое слушателей с удивлением и любопытством слушали его. Он сунул руку в карман и достал оттуда апельсин, подаренный Виргилием Мариетте.

— Тогда я понял: случилось что-то непредвиденное. Но вас нигде не было. По правде сказать, не было вообще никого, кроме рыбаков и удаляющейся гондолы. — Пальма сделал глоток и продолжал рассказ: — Гондола была уже довольно-таки далеко от берега, но мне был хорошо виден человек, стоявший на носу. Хотя я и видел его против света, он мне кого-то напоминал. Весь вопрос был в том: кого? Где я его видел и когда? Вы меня знаете: приведись мне хоть раз увидеть человека, я его уже не забуду. У тебя, Мариетта, наверное, тоже… словом, срабатывает профессиональная память. А вот вспомнить имя — это для меня сложнее. Когда вы в первый раз спросили меня о куртизанке, я ведь мысленно видел черты лица, но напрочь забыл ее имя. То же и сегодня утром: черная дыра, да и только. К тому же Кара Мустафа был одет не как обычно. И подручные его тоже. Это повергло меня в замешательство. Чем сильнее я пытался сосредоточиться, тем дальше от меня ускользало имя. Я говорил себе: стоит мне вспомнить, кто этот человек, я отправлюсь к нему домой и спрошу его о вас. В голову не приходило, что он-то вас и похитил и что вы где-то рядом, на удаляющейся на моих глазах гондоле.

Он сокрушенно тряхнул головой: ведь будь он более проницательным, его друзьям не пришлось бы перенести подобные испытания, а португалец остался бы жив.

— Но как же ты все-таки додумался, что это турок?

— Я направился к дому Тинторетто, надеясь, что вы уже там. И только проходя мимо барельефа человека с дромадером на дворце Мастрелли, я прозрел. Из-под его тюрбана на меня вдруг взглянуло лицо с чертами Кары Мустафы. — Пальма допил вино. — Я бросился бегом сюда и наткнулся на запертую дверь. Никто не отвечал на мой стук, но из дома доносились какие-то глухие удары. У меня возникло странное предчувствие. Я стал выкрикивать ваши имена, и вы мне ответили. Тогда я выбил стекло, залез в дом, сориентировался по вашим голосам и пришел ко входу в подвал.

Пьер поднялся с мягкого ложа и взволнованно дотронулся до спины художника.

— Ты спас нам жизнь!

Подогретое вино, теплые шали и рассказ Пальмы сделали свое дело. Мариетту перестал бить озноб, она повеселела. Решено было на некоторое время разойтись, чтобы потом встретиться вновь в доме Чезаре. Там можно будет и подкрепиться, и решить, что делать дальше. Пьеру предстояло известить Соломона Леви о кончине его единоверца, Пальме — побывать на берегу Скьявони, чтобы удостовериться в том, в чем они все были уверены: Кара Мустафа со своими женами, невольниками и двумя герметическими камнями отплыл поутру, взяв курс на Золотой Рог, Виргилию — отвести подругу к своему дяде-доктору, так как ее здоровье было под угрозой.

Расстались они на площади Золотого Араба, дальше каждый пошел своим путем. Путь влюбленной парочки пролегал мимо множества церквей: Святого Антония, Святого Лаврентия, Святого Георгия у Греков, Сан-Северо. Приходилось останавливаться, чтобы обессилевшая Мариетта могла передохнуть. Она начала кашлять. Виргилий поддерживал ее. Она тяжело дышала. Очутившись на середине улицы Мадонны, они услышали плач младенца и остановились. Прислушавшись, Мариетта указала на один из домов, куда они и поспешили. Виргилий постучал в дверь, ответом им был детский крик. Виргилий толкнул дверь и вошел: в нос ударило знакомым тошнотворным запахом разложившейся плоти. Он вгляделся в полутьму. Вошедшая вслед за ним Мариетта также пыталась разглядеть что-то в кишащей мухами и тараканами комнате. И тут они увидели их: мать и дитя — в углу на узкой постели. Мать в отметинах чумы была без движения, из расстегнутого ворота ее платья торчала пустая, высохшая грудь. Вопя от голода, младенец цеплялся за нее, повинуясь инстинкту выживания.

Четвертого сентября 1576 года, когда друзья попробовали расшифровать все пять алхимических рисунков, третий не показался им самым легким.

— На мой взгляд, этот даже труднее остальных, да и комментарий к нему весьма туманен. «В своем бегстве унося драгоценнейший из даров, они прихватили также волшебную кость», — процитировал Пальма.