Завещание - [2]

Знаете, а ведь я был не прав, заявив, что две оставшихся сестренки все еще зовутся Хауторн. В отношении Эйприл мне бы следовало употребить не «еще», а «опять». Когда в 1937 году она взяла штурмом Нью-Йорк, то заметила у своих ног поверженного в прах герцога Лозано. Делать нечего, пришлось его подобрать. Четыре других герцога, куча эрлов с баронами и двое промышленников немедленно покончили с собой. Но увы! Тремя годами позже, при взятии штурмом Парижа, с Лозано она развелась и снова стала Эйприл Хауторн как официально, так и в тесном кругу друзей. Это единственная актриса среди давно умерших и ныне здравствующих, которая сыграла и Джульетту, и Нору. В настоящее время она в восьмой раз покоряет Нью-Йорк. Я могу это засвидетельствовать лично, поскольку месяц назад собственными руками заплатил пять долларов пятьдесят центов за билет на «Яичницу». Может, припоминаете, как я уговаривал вас тоже пойти в театр? По-моему, общепризнанную королеву американской сцены вы просто обязаны были повидать.

Вульф и бровью не повел. Спит, что ли?

— Конечно, — съязвил я, — какое нахальство со стороны этих необычайных сестер Хауторн — совершенно не считаться с вашими привычками и заставлять меня договариваться о встрече с вами еще до того, как вы переварите свой ленч. Какая разница, что их мучает, какая разница, что Ноэль оставил им миллион долларов, половину которого они намерены выложить за то, чтобы вы организовали слежку за их банкиром, — им все равно следовало быть более деликатными. Когда Джун позвонила утром сегодня, я сказал ей…

— Арчи! — Его глаза раскрылись — Ты наверняка говоришь «Джун» вместо «миссис Данн», потому что считаешь, будто это имя меня раздражает. И это совершенно справедливо. Прекрати. Заткнись.

— Я сказал миссис Данн, что с ее стороны непростительной дерзостью полагаю посягательство на ваше неоспоримое право сидеть здесь и с философским спокойствием наблюдать, как в медленно сгущающихся сумерках ваших умственных способностей и инстинкта самосохранения тает ваш банковский счет.

— Арчи!

Он стукнул кулаком по столу.

Пора было отступать, но от этой неприятной задачи меня избавил Фриц Бреннер, который как раз просунул голову в приоткрытую дверь. Фриц сиял, и, похоже, я знал почему. Посетители, о которых он собирался доложить, наверняка произвели на него огромное впечатление. Он тоже научился различать «перспективных» клиентов.

Единственные секреты старого дома Ниро Вульфа на Тридцать пятой улице поблизости от Гудзона были профессиональными. Что касается материального положения самого хозяина, оно было точно известно не только мне — его секретарю, телохранителю и главному помощнику, но также Фрицу Бреннеру — повару и дворецкому и Теодору Хорстману — опекуну-стражу знаменитой бесценной коллекции орхидей, для которых на крыше соорудили гигантскую теплицу.

Конечно же, Фриц потому улыбался теперь от уха до уха, что приехавшая к нам троица сразу же показалась ему предвестницей солидного гонорара, который должен был исправить наше пошатнувшееся положение. Вульф без всякого энтузиазма велел пригласить посетителей в кабинет.

Я быстро сдернул ноги с письменного стола.

Хотя потрясающие сестры Хауторн не очень-то походили друг на друга, но все же, разглядывая их исподтишка, пока рассаживал по креслам, я пришел к выводу, что они действительно были дочками одной удивительной мамаши.

Эйприл я видел раньше на сцене. Теперь же, присматриваясь к ней в обычной обстановке, я подумал, что при желании она могла бы взять штурмом и кабинет Ниро Вульфа. Она производила впечатление женщины вспыльчивой, капризной и ошеломляющей. А когда она благодарила меня за придвинутый стул, я решил, что, как только накоплю денег для покупки новых ботинок, обязательно женюсь на ней.

Гигант мысли и директор колледжа Мэй поразила меня. Была она очень миленькой. Только потом, увидев, как она умеет решительно сжимать губы и при необходимости резко обрывать собеседника, я пересмотрел свое решение, но первое мое мнение было таково: симпатичное, безвредное и не совсем престарелое создание.

Джун, иначе миссис Данн, казалась миниатюрнее младшей сестры, весьма худощавой, чтобы не сказать тощей, была седой и какой-то неспокойной. Глаза ее выдавали человека, который никогда не был удовлетворен. И не будет.

Вот что у них было одинаковым, так это лбы — широкие, с сильно обозначенными впадинами висков и глубокими глазницами.

Джун взяла на себя церемонию знакомства. Сначала представилась сама, потом назвала сестер и двоих мужчин, которые пришли вместе с ними: мистер Стоффер и мистер Прескотт. Стоффер выглядел лет на сорок — сорок пять. Он бы вполне сошел за интересного мужчину, если бы не следил так за своим лицом. Очевидно, он придерживался какого-то определенного жизненного принципа.

Второму, Прескотту, было, вероятно, около пятидесяти. Среднего роста, с округлым брюшком, которое наводило на подозрение, что если он наклонится завязать шнурки, то выпрямиться уже не сможет. Правда, с грандиозной глобальностью Ниро Вульфа его полнота не шла ни в какое сравнение. Я узнал этого человека, как-то в газете мне встретился его портрет. Гленна Прескотта из фирмы «Данвуди, Прескотт и Дэйвис» выбрали тогда в какую-то комиссию при коллегии адвокатов. На нем были рубашка и галстук от Метцгера и костюм за полторы сотни долларов с цветком в петлице.