Завещание Сталина - [48]

Сёма вспомнил детский анекдот, запечатлевший его родовую судьбу. «О, Абрам, — шепнула Сара соседу, когда её муж ушёл на работу. — Зайди ко мне и возьми у меня самое дорогое!» Абрам вошёл в квартиру и ухватился за велосипед. «Дурак, что ты делаешь, я уже снимаю халат!» — «Ой, остальное у тебя то же самое, что и у Фиры!..»

«Вот он — гроб всякого народа: когда элементарная выгода выходит на первое место!.. Выгода слепит. Лёгкая выгода слепит вдвойне… Мы не просто лишены чести и достоинства из-за хабарных поползновений, мы полные рабы утиной утробы, к тому же опутанные ядовитой плесенью — незримыми нитями предрассудков и суеверий…»

Сёма вспомнил встречу с Н., игравшим в местном кагале вторую скрипку. Сделали его человеком, дали доктора, профессора — работай. А он всё поркается в мелочах, новой поживы ищет… Лежало у него на столе размноженное на ксероксе письмо. Из тех, что предлагают переписать его 20 раз, пугая, что вот Хрущёв, мол, порвал такое письмо и был смещён через четыре дня, другого, что сжёг его, сбила машина, а Пугачёва, прилежно разославшая письмо в 20 адресов, получила 100 тысяч долларов, и все другие обогатились и обрели счастье, кто поступил, как Пугачёва.

— На хрена тебе эта чепушатина?

— А вот и не чепушатина! Это часть нашей стратегической программы, и осуществляется она с 1916 года, а фактически первый пробный шар был пущен во Франции лет за двадцать до событий 1789 года. Человек — существо невежественное, а потому трусливое и суеверное. Ты глубоко заблуждаешься, так низко оценивая текст письма, — над ним работали наши крупнейшие умы. Вчитайся, мимо всех идиотских строк в подкорку впивается главное: что причины переворотов, обогащений и судеб народов скрыты в действиях потусторонней, недоступной нам силы. Это и есть главное — повести умы по ложному пути. Эзотеризм идёт на смену марксизму.

— Зачем?

— Наивный вопрос: или мы — или они.

— Но не таким же примитивным образом!

— Ошибаешься! Убойная сила этого «примитива» — примерно сотня монографий. И даже больше, потому что обыватели этой страны монографий, целенаправленно организующих сознание, не читают.

— Но ты сделал, я посчитал, ровно 20 копий! Он исказился в лице.

— Сколько попросили, столько и сделал!..

Сёма догадался, кто правит бал. Н. мистически трепещет перед угрозами: евреи уже верят в химеры, которые сами же создали!

«Доказывают, что мы умнее всех на свете. Я мог бы привести миллион примеров, разоблачающих такое самомнение. Разрушитель не может быть мудрым, а мы сделали разрушение основным и единственным средством обеспечения наших интересов. Вот отчего вянет и блекнет всё, к чему мы ни прикасаемся… Вот отчего наше торжество нигде и никогда не бывает продолжительным… Необоримый еврейский ум и хитрость — блеф, как и обширные знания. Евреи берут сговором, и только тогда, когда всё загодя обговорено, а при неожиданных событиях они разевают рты, как все прочие, и обдурить их не составляет никакого труда…»

О нём за спиной говорят: «Ах, Сёма Цвик? Оригинал пустого голословья!»

Люди, у вас есть гляделки? Где ваш кумпол?

Два года назад тут объявился некий «бизнесмен из Канады». Он и по-английски-то ни бельмеса не понимал. Господин «Эври-боди Нос». Уже в этом имени крылась злая насмешка. Правда, в паспорте было иное — Ovribodi Noth. Но это доказывает, что прохиндей не знал даже азов английского языка.

Наши окружили его тотчас же показным вниманием, ликуя, что почти облапошили: он на все соглашался. Кто-то спросил «г-на Носа» (ему уже и кличку дали — «Шнабель»), отчего у него такая странная фамилия. Он вскинул на вопрошавшего окружённые морщинами, крокодильи глаза и подкупающе просто ответил на ломаном русском языке:

— Вапще-то мы — семья из Вильнюса. Когда мы в эпоху Адольф бежаль в Лондон, отец за ящик у виски приобретал хороший английский паспорт. Много смеялся английский человек, но ещё больше мой отец, простейшая часовщик…

Вот этот проходимец из Пензы, как установили потом, когда он уже улизнул, обвёл вокруг пальца самых закоренелых деляг, отвыкших при совках от всякой конкуренции.

Г-н Нос нарвался на какого-то еврея в аэропорту и с ходу очаровал его предложением создать совместное канадско-российское предприятие. Он молол что-то несуразное насчёт «инвестиционного холдинга», предлагая делить прибыли в рублях 80 % на 20 %. С российской, мол, стороны понадобится только фиктивный вклад, основные деньги пойдут из специального частного фонда, заинтересованного в капитализации России по гватемальскому пути.

Нашего ёлопня стратегия устраивала. Он поделился успехом с приятелем, и через три дня г-н Нос подписал на бланках своей компании, уже заверенных печатью, три контракта, в которых прибыль распределялась в более выгодном для наших варианте — 70 % на 30 %. Вот этот «успех», вырванный наглостью, и погубил все дело. Это было психологической приманкой. За разговорами и мелкими выпивками нашим фраерам мерещилась зелёная пенка на десятки тысяч, которые г-н Нос обещал зачислять на валютные счета в Торонто или Чикаго.

«Канадский джентльмен» имел при себе редкий тогда ещё сотовый телефон, иногда связывался со своим компаньоном Джоном в Гамбурге, повторяя одну и ту же фразу: «Ол рашен бойс хиа а верп гуд. Кол ми плиз лейте, Джон, фор де момент ай эм бизи». В вольном переводе это означало: «Все русские парни здесь прелестны. Позвони позднее, потому что в данный момент я страшно занят».