Завещание Инки - [59]

— Счастлив приветствовать сеньора Бенито, самого великого гамбусино [53] этой страны! Но кого я вижу вместе с вами? Этого тронутого умом немца, которого я принял за полковника Глотино по причине их невероятного внешнего сходства, и потом…

— Приняли за Глотино? — переспросил басом тот, кого назвали Бенито. — Но где вы встречались с ним?

И капитан Пелехо вкратце рассказал ему о том, что произошло в Санта-Фе, на что «великий гамбусино» заметил:

— Нет, нет, вы тогда, у трапа парохода, вовсе даже не ошиблись, недаром же в Буэнос-Айресе этот лжеученый останавливался у банкира Салидо, близкого родственника генерала Митре [54]. А в крепость Санта-Фе он проник с целью произвести разведку. Скандал с якобы путаницей двух разных людей — всего лишь обманный маневр, дымовая завеса, чтобы получше разглядеть, что и как в крепости. Прямо оттуда он направился сюда, к нашему арсеналу. Ну ничего, теперь-то он у нас в руках и не отвертится, расскажет, кто предал ему нас, указал, где именно мы храним оружие.

— Какая чепуха! — перебил его доктор Моргенштерн. — Я действительно ученый из Германии, и здесь мы раскапывали останки одного доисторического животного, а именно гигантской хелонии, имя это ему, между прочим, дал я, а вообще, чтобы вам было понятно, это огромная доисторическая черепаха. И кое-что мы уже раскопали, а на оружие наткнулись случайно, когда откапывали нижний панцирь черепахи.

— Ах вот оно что — вы нашли панцирь черепахи? И где же он?

— Да здесь же, здесь, — ответил ученый и указал рукой на то место в глубине ямы, где предполагал обнаружить панцирь.

— Сеньор, вы с ума сошли, наверное! Неужели вы не заметили, что в пещере сыро? Мы храним здесь порох и оружие, и, чтобы сырость не испортила весь наш арсенал, пропитали глину смолой. Этот защитный слой вы и приняли за панцирь гигантской черепахи.

— Сеньор, дело совсем не в этом, хотя пропитанная смолой глина действительно ввела нас в заблуждение на некоторое время. Но это частность, всего лишь совпадение. Я вам как ученый, занимающийся палеонтологией, могу с полным основанием заявить, что здесь мы имеем дело с останками древнего доисторического животного. Поэтому прошу вас покинуть место раскопок!

— Очень смешно! Очевидно, нам нужно поговорить с вами на латыни, чтобы вы хоть что-нибудь поняли! — «Великий гамбусино» понемногу выходил из себя. — Капитан! Займитесь этими двумя так называемыми немцами! Хирург неопасен, отдайте ему его лошадь и пусть едет на все четыре стороны!

Дон Пармесан не замедлил воспользоваться неожиданной амнистией. Покачиваясь в седле, он размышлял: «Какое-то всеобщее помешательство! Принять этого немецкого чудака, собирателя каких-то костей за полковника Глотино. Вот дураки! Впрочем, не такие уж дураки, раз замышляют, похоже, поднять вместе с индейцами восстание против правительства. Негодяи! Они ведь могут и убить этих немцев. А немцы — хорошие люди, и я должен их спасти. Но как?»

Глава VIII ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ИНКОВ

[55]

Размышляя так, он ехал куда глаза глядят. Его душевное состояние сейчас можно было сравнить с состоянием человека, который бродит по комнате из угла в угол, не в силах найти необходимое в трудной ситуации решение. Мысли, едва возникнув, теряются, путаются… А единственно верное решение чаще всего является как бы само собой, что называется, осеняет внезапно. Вот и дону Пармесану вдруг пришла в голову неожиданная мысль: надо разыскать Отца-Ягуара, все ему рассказать, и он поможет. Следов экспедиции Отца-Ягуара ему, конечно, уже не найти, тем более, что даже там, где они и были, уже скрыты вновь поднявшейся за это время травой, но хирург знал примерно направление, в котором следовало вести поиск. В ту сторону он и поскакал, пришпорив свою лошадь.

Примерно в двадцати километрах от того места, на котором произошли последние описанные мною события, на противоположном берегу Рио-Саладо находится лагуна Тостадо. Горы своими отрогами, покрытыми непроходимыми лесами, словно гигантскими зелеными щупальцами, дотягивались до самого берега лагуны. Здесь отроги заканчивались, а леса тянулись дальше вдоль течения Рио-Саладо, словно обрамляя ее зеленой полосой, и прерывались только в местах, где в реку впадали притоки и стекали ручейки из родников, бивших в пампе. Эти места и были теми воротами, через которые индейцы Чако проникали на территорию страны, чтобы совершать свои разбойничьи набеги.

Вдоль границы этого прибрежного леса во второй половине того же дня, когда происходили все описанные выше события, ближе к вечеру, шли не спеша, внимательно поглядывая по сторонам, явно ища что-то взглядом, два человека. Один из них был очень стар. Его лицо было словно специально составлено из бессчетного количества складок и складочек. В остальном он состоял лишь из кожи и костей, другого материала Создатель, видимо, решил не тратить понапрасну на этого человека, которому судьбой предназначены были лишь странствия и приключения, но зато снабдил его недюжинным запасом энергии и силы: движения старика были порывисты и резки, как у юноши. Одет он был в штаны из мягкой, хорошо выделанной кожи и рубашку из того же материала. Рубашка была подпоясана на бедрах узким ремешком, к которому был прикреплен нож. На ногах у него была чрезвычайно оригинальная, напоминающая сандалии, обувь. Было очень похоже на то, что он изготовил ее собственноручно. Голову старика украшала замечательная в своем роде шевелюра. Это были густые, длинные волосы, достававшие ему до пояса и абсолютно белые — как снег на вершинах Чако. Бороды и даже малейшего намека на нее у него не было. За спиной у него болтался ягдташ, сшитый из шкуры пумы. Но, кроме этой охотничьей сумки, виднелись и еще несколько интересных предметов: рог для пороха, замшевый мешочек, наподобие кошелька для свинца, и круглый железный шар. В руках он держал отличное ружье дальнего боя. Судя по всему, старик редко расставался с ним.