Завещание Инки - [48]

— Мне глубоко безразлично, сеньор, есть у вас причина его опасаться или же ее не существует. Но я — его подчиненный и, в соответствии с принятой в армии Аргентины субординацией, отвечаю перед ним за каждое свое деяние. Не надо быть провидцем, чтобы догадаться, что ему не может понравиться то, что я предоставил вам свой кров. Сейчас, на ночь глядя, я, конечно, вас с территории форта не выгоню, но и ночевать с вами под одной крышей тоже не могу. Вы должны понять меня и поискать себе место для ночлега в каком-нибудь другом ранчо.

После этих слов он резко встал и вышел, держа голову неестественно прямо и слегка закусив нижнюю губу. Доктор задумался, но раздумья его вскоре прервал хирург, который сообщил, что подготовил для всех троих спальные места, и спросил:

— А что это вдруг случилось с лейтенантом? Он вышел отсюда с таким лицом… Вы чем-то рассердили его?

— В общем, да, хотя, видит Бог, нисколько не желая этого. Мой рассказ об одном происшествии почему-то вызвал у него сильное раздражение. Однако для нас сейчас предпочтительнее думать не об этом, а о том, как бы получше выспаться.

Хирург привел доктора Моргенштерна в ранчо, обитатели которого ради гостей покинули его стены. В маленьком калебасе чадил масляный фитилек, скупо освещавший хижину. На полу лежало несколько охапок сена, это были те самые «спальные места», о которых говорил хирург. На них путешественники немедленно и плюхнулись и спали всю ночь крепко, не хуже, чем на перинах.

Поднялись они очень рано, в тот час, когда ночная тьма только-только начинает расползаться серыми клочьями утреннего тумана. Солдаты еще спали. Путешественники отыскали своих лошадей, сами открыли запертые на ночь ворота форта и выехали в пампу.

Фриц и хирург, бывавшие прежде в лагуне Поронгос, уверенно определили направление, в котором им следует двигаться, и троица бодро двинулась вперед.

На этот раз доктор Моргенштерн переносил трудности скачки галопом уже гораздо легче, чем накануне. Останавливались путешественники только затем, чтобы дать лошадям вдоволь наесться влажной от росы травы, удовлетворяя таким образом сразу две их потребности — в еде и питье.

Но и сами путешественники начинали чувствовать голод. Вот тут-то ученому и пришлось внутренне признать правоту лейтенанта: за всю первую половину дня они не встретили никаких других представителей фауны, кроме стервятников, а поскольку всем известно, что мясо у них жесткое и невкусное, то и охотиться на них не стали — это не имело никакого смысла. К счастью, дон Пармесан оказался гораздо предусмотрительнее обоих немцев: накануне вечером он приобрел у одного из солдат в форте порядочный кусок свежего мяса. Радостно оживленный оттого, что может накормить своих спутников, исполняя роль сильного по отношению к слабым, он рассек кусок на три равные части и, надо сказать, довольно ловко.

Чтобы поджарить мясо, они развели костер из сухой травы. Она вспыхнула очень сильно, и мясо скоро было готово. А когда путешественники оторвались, насытившись, от еды, то заметили невдалеке какое-то шевеление в траве. Фриц и хирург насторожились.

— Что там? Что вы заметили? — спросил их доктор.

— Там копошится вискаша, — ответил Фриц, — местный кролик.

— Где?

— Вон там… впереди, нет, чуть левее, герр доктор! Выбрался на прогулку, значит, голубчик… Эти вискаши — ребята компанейские, он тут не один должен быть.

Вискаша равнинная — действительно один из видов кролика, прижившийся в пампе, больше похож на шиншиллу, чем на зайца или кролика, и гораздо крупнее своих европейских родственников. Относительно компанейского характера вискаши Фриц был тоже прав: эти животные живут семьями, норки их имеют не один вход, а, как правило, несколько, словно в домах состоятельных многодетных буржуа, и располагаются точно в центре бугорков, которых на глинистой почве пампы встречается в иных районах немало.

Оглядевшись по сторонам, наши путешественники выбрали один из таких бугорков в качестве объекта для охоты. Моргенштерн и хирург начали немедленно его раскапывать. Фриц взял свое ружье наизготовку. Опытный охотник поступил бы, конечно, совершенно иначе и уж наверняка не ушел бы с этого места без добычи. Раскапывая норку так открыто, можно напугать вискаш, и они быстро-быстро разбегутся. Но новичкам, по известным всем законам капризной фортуны, почему-то везет: уже через несколько минут Фриц выпустил несколько зарядов в животных и издал победный клич. В руках у него болтались два вискаши. Их тушки погрузили на вьючных лошадей, и компания двинулась дальше.

Вскоре трава стала более влажной и мягкой. На севере замаячили силуэты отдельных деревьев — верный признак того, что лагуна была уже совсем близко. Это были лимонные деревья, и, значит, где-то рядом с ними имелось озеро или болото, иначе они не смогли бы выдержать суровых для них климатических условий пампы. Солнце уже приближалось к горизонту, когда путники увидели, наконец, вдали блеснувшую красновато-золотистыми отсветами на темнеющей воде полоску моря… Все бугорки и вмятины на траве под косыми лучами закатного солнца обозначились теперь гораздо более резко и отчетливо, чем днем, и стали видные отпечатки лошадиных копыт. Скорее всего, рассудили наши путешественники, эти следы оставила экспедиция Отца-Ягуара. Стало совсем темно. Путешественники один за другим стали вздыхать — эх, сейчас бы пришпорить лошадей, но не видно ни зги…