Завещание барона Врангеля - [33]

— Не убеждай меня в его величии! Он был заодно с якобинцами. Отчего столь яростно защищаешь?.. Неровен час, у тебя здесь припрятаны портреты Дидро или Руссо? Самого Робеспьера!

— Но, ваше величество…

— Истребить эту обезьяну! — Николай ткнул пальцем в грудь Вольтера. Он отпустил художника и подозвал следовавшего за ним флигель-адъютанта…

Прозоров потерял было всякое терпение дождаться императора, когда дежурный генерал пригласил его следовать за ним.

Николай стоял у огромного полотна неизвестного художника, изобразившего Юдифь, поправшую ногой отрубленную ею голову библейского полководца Олоферна.

— Терпеть не могу фламандцев! — сказал Николай подошедшему к нему полковнику. — Каково твое мнение на сей счет? — Император с интересом ожидал ответа полковника, как будто от этого зависел дальнейший ход их встречи.

— Осмелюсь заметить, ваше величество, это — не «фламандия».

Николай поморщился.

— И ты туда же!.. Но я точно знаю, что это писано фламандцем! Все будто сговорились против… Догадываешься ли ты, Алексей Дмитриевич, зачем приглашен во дворец? Вряд ли. Видишь ли, матушка, по рассеянности, забыла уничтожить одно письмо… — С этими словами Николай вынул из-за пазухи и помахал в воздухе неотправленным посланием Мэквилла к сэру Уилсону. — Итак, говори всю правду!

Прозоров слушал Николая и про себя проклинал императрицу за преступную беспечность. Что было делать? Неужели рассказать Николаю о том, чему дал зарок на всю жизнь? А может быть, покривить душой и свалить на покойника чужие грехи? Мэквиллу оттого хуже не будет, решил Прозоров.

Николай выслушал его с недоверием.

— Стало быть, подлец-доктор и осуществил заговор?

— Да, ваше величество, — еще раз солгал полковник.

— Врешь! — в голосе императора не было злости. Скорее, он походил на удава, знающего, что его жертве некуда деться. — Не понимаю: зачем? Верно, что Мэквилл адресовался Уилсону, но из сего послания вовсе не следует, чтобы он был вдохновителем и исполнителем злодейства одновременно! Не та фигура! Зачем, спрашиваю, все валишь на одного негодяя? Если тайна касается меня, то грешно умалчивать… Если нет, тем паче.

Прозоров услышал в словах императора подвох. Теперь он знал наверняка: Николай не ведал самой главной тайны Марии Федоровны.

— Ваше величество, доктор наказал себя… Надо ли было причинять ее величеству новые страдания? Ее состояние в то время вызывало опасения…

Николай не нашелся что-нибудь возразить. Его следующий вопрос прозвучал вполне миролюбиво:

— Известна ли тебе, полковник, тайна престолонаследия?

— Да, ваше величество.

— И что же?..

— Ваше величество хочет знать: был ли этот шаг Александра Павловича поводом к убийству?

— Пожалуй…

— Я допускаю это, ваше величество.

— Ясно: кто-то надоумил брата составить Манифест? — Николай вперил в Прозорова недоверчивый взгляд. — Может быть, Мэквилл напомнил матушке страшную мартовскую ночь и подсказал подменить сосуд? Не повторилась ли история с Витвортом? — Николай имел в виду английского посла начала века в России, сыгравшего не последнюю роль в убийстве Павла I. — Я вполне допускаю, что Каннинг благословил заговор.

— Ваше величество, с мертвых спросу нет, — заметил Прозоров.

— С кого прикажешь взыскать? Уж не с есаула ли? Я держал его до последнего дня в ростовской тюрьме, полагая как безумца отпустить на свободу. А теперь вижу, что нет в этом деле всей правды. Коли так, то сей казак останется заложником твоего упрямства! К тому же он до сих пор не раскаялся. Пускай охолонится в Сибири… Что касается тебя, полковник, то в службе, я считаю, оставаться более ты не должен. Езжай-ка в деревню, на покой! До соответствующего приказа ступай на гауптвахту…

Кременчуг, 14–15 октября 1850 г.

Только что Россия подавила венгерское национальное восстание, до смерти напугавшее австрийского императора Франца Иосифа. Во главе русской экспедиционной армии стоял генерал Остен-Сакен, отлично зарекомендовавший себя в боях с персами еще в 1826–1827 годах. Он же в тридцать первом усмирял поляков.

Судьба благоволила Остен-Сакену. Он не получил за всю кампанию ни единой раны и возвратился в Россию в звании генерал-лейтенанта. Сакен не без оснований полагал, что впереди его ждут новые щедроты монарха, возлагая в этом смысле надежды на прибытие Николая в Кременчуг по пути на юг…

Отдыхая после обеденной трапезы, Сакен услаждал свой слух щебетаньем канареек и вспоминал, попыхивая трубкой, о недавних событиях в Венгрии. Его размышления были прерваны сообщением дворецкого.

— Неужто?! — в радостном изумлении Сакен вскочил с кресла. — Так проси ее тотчас! — Покряхтывая, генерал надел поверх сорочки халат и вышел в залу. Там, в крестьянском полушубке, подвязанном крест-накрест пуховым платком, стояла девушка…

— Вот ты какая!.. — произнес Сакен, обходя девицу вокруг, как некую диковину. — Пойдем, голубушка, побалакаем… — он радушно пригласил гостью к себе в кабинет. — Стало быть, ты — воспитанница Федора Кузьмича?! Святой человек твой старец. Сам император не единожды интересовался его подвигами.

Мистик от рождения, Остен-Сакен легко верил в чудеса и столь же благоговейно относился к юродивым и прокаженным, коими от века полна была Россия. Имя сибирского старца, появившегося четверть века тому назад в Пермской губернии, а затем сосланного в окраины Томска за укрывательство своей настоящей фамилии, год от года становилось все знаменитей. Оттого-то генерал и воспринял приезд в Кременчуг посланца старца как дар божий.