Заупокойная месса - [86]
Бронка Может быть, я помешала тебе?
Тадеуш Нет, Бронка, нет. Это было давно, давно… я чувствовал в себе тогда такой избыток сил и, казалось мне, я могу мир перевернуть, ха-ха-ха… Я пожирал науки, рылся в веками накопленном мусоре знаний, я объехал весь свет, чтобы выполнить начертанный в душе моей завет — сотворить что-то великое…
Бронка И я, я, пустая женщина, помешала тебе в этом?
Тадеуш О, нет, тысячу раз нет — тут совсем другое! Я и Казимир, мы — последние в нашем роде… Казимир не знал этой тоски, а может быть — и он знал… Я ничего не знаю о Казимире.
Бронка Говори же, говори!
Тадеуш Больше мне нечего сказать тебе.
Бронка Тадя… Что ж, подле меня прошла у тебя это тоска?
Тадеуш Видишь ли, — как мне ответить на твой вопрос? Я — (Запинаясь.) — тогда вдруг почувствовал в себе такую слабость, почувствовал такую усталость, такое безнадежное равнодушие, что хотел только покоя, отдыха…
Бронка И я была только молчаливой подушкой для твоей обессиленной головы?..
Тадеуш грустно Почему ты так нападаешь на меня?
Бронка Я не нападаю, но все во мне возмущается при мысли, что до сих пор я была только твоей любимой игрушкой, только твоим собеседником, с которым было так приятно болтать в этом проклятом уголке у камина.
Тадеуш Успокойся, Броня, успокойся… Отчего ты не можешь относиться спокойно к тому, что я тебе говорю? Я хотел сказать тебе только, что подле тебя я узнал покой и счастье, что подле тебя я забыл тоску, потому что ты умела утишить ее…
Бронка Смотрит долго на него и берет его за руку Почему же ты опять стал тосковать по своей тоске?
Тадеуш с тихой улыбкой Почему ты теперь тоскуешь по том, по чем прежде никогда не тосковала?
Бронка задумчиво Да, правда… (После нескольких минут.) Ты только что спрашивал меня, почему я теперь грустная и расстроенная, — теперь, когда ты вернулся такой мощный, такой счастливый, с такою безумною тоской по… по своей Еве…
Тадеуш пораженный По Еве?
Бронка не сдерживаясь По Еве, Еве! Да, Еве! Ты думаешь, я не видала, как ты вздрогнул, как ты был поражен, когда она вдруг появилась там, на пороге комнаты? Ты думаешь, что я могу только быть твоей игрушкой, подушкой для твоей измученной головы, и не чувствовать той ужасной тоски, которая отрывает тебя от меня? (Схватывает его за платье, но вдруг бессильно опускает руку и смотрит на него в изумлении, почти теряя сознание.) Прости меня, Тадя, я, кажется, упрекнула тебя твоей тоской… Нет, это несправедливые упреки, потому что и моя тоска далека от тебя.
Тадеуш таинственно Тоска? О ком, Бронка?
Бронка в сильном волнении Об Еве, Еве… Об Еве…
Тадеуш таинственно Так она и тебя заразила?
Бронка упавшим голосом Да, и меня тоже…
Второе явление
Казимир Как, вы уже встали? Что так рано?
Тадеуш силясь говорить развязно А я хотел тоже самое у тебя спросить: ты уже встал? Что так рано?
Казимир Я всю ночь читал, а потом хотел освежиться, пошел немного погулять. Возвращаюсь из парка и с удивлением вижу в окнах гостиной свет. Вот и пришел посмотреть, что за необычайное происшествие случилось… А теперь пойду спать.
Бронка Да ничего не случилось, что же могло случиться? Только все эти ваши вопросы о целях жизни, эти ваши искания чего-то такого, чего нельзя найти, и что, может быть, и не существует, совсем лишили меня сна и так расстроили, что я и Тадеушу не дала заснуть.
Тадеуш заботливо А может быть, Броня, ты приляжешь теперь? (Целует ей руку.) Иди, иди, Броня, приляг, — и я тоже отдохну.
Бронка оживленно Нет, нет… И ты, Казя, тоже останься, останься! Нам так хорошо с тобою…
Казимир принужденно смеется Слышишь, Тадеуш? Теперь, когда ты здесь, Бронка ко мне благосклонна, теперь я — ширмы, теперь я такая автоматическая мебель, которая сама скромно прячется, сама знает, когда ей выдвинутся вперед, когда спрятаться.
Бронка У, какой ты злой!
Казимир Тадеушу А когда тебя не было, она говорила, что я несносный, что я внес в твой дом атмосферу скуки и мучений, и то и дело убегал будить Еву…
Бронка вдруг с деланным, изумлением Да, знаешь, Тадеуш, это непостижимо. Все то время, пока тебя не было здесь, Ева была больна какою-то непобедимой сонливостью, — целые дни спала!
Тадеуш рассеянно Спала? Целые дни спала? Гм… (Встает, ходит взад и вперед по комнате.) Послушай, Казя, твои дела ужасно запутаны! Я думаю о них, думаю все время, но не нахожу кое-каких документов, да и счета никак не сходятся. (Весело.) Знаешь, Бронка, оденься, вели приготовить поесть и заложить сани, а потом во весь дух — по полям, по лесам…
Бронка Да, да… по полям, по лесам!.. О, как это хорошо… (Распускает резким движением волосы.) И ветер будет вот так играть моими волосами, смотри — вот так… (Развевает волосы, затем быстро снова собирает и вскакивает с места) И вот так, всею грудью вдыхать в себя воздух, тонуть в его голубой бездне. (Глубоко вздыхает и вытягивает руки… Вдруг с лукавой улыбкой обращается к Тадеушу.) Нет, ты только посмотри, как Казимир удивлен, он думал, что я совсем не умею тосковать по шуму вихря, по голубой бездне…
Казимир Нет, наоборот, я совсем не удивлен, я только завидую людям, которые еще умеют хоть о чем-нибудь тосковать.
«Два бога вечно противоположны, два творца и два господина, безначальные и вечные. Добрый Бог создал духов, чистые существа; мир его – мир невидимого, мир совершенства, не знающий борьбы и боли. Злой Бог создал видимое, телесное и преходящее. Он создал плоть и страсти, землю с ее борьбой, ее муками и ее отчаянием, неизмеримую юдоль плача, создал природу, которая вечно производит только боль, отчаяние и зло. Добрый бог – это норма, закон, смирение и покорность…».
«„Герой“ „Божественной Комедии“ – сам Данте. Однако в несчетных книгах, написанных об этой эпопее Средневековья, именно о ее главном герое обычно и не говорится. То есть о Данте Алигьери сказано очень много, но – как об авторе, как о поэте, о политическом деятеле, о человеке, жившем там-то и тогда-то, а не как о герое поэмы. Между тем в „Божественной Комедии“ Данте – то же, что Ахилл в „Илиаде“, что Эней в „Энеиде“, что Вертер в „Страданиях“, что Евгений в „Онегине“, что „я“ в „Подростке“. Есть ли в Ахилле Гомер, мы не знаем; в Энее явно проступает и сам Вергилий; Вертер – часть Гете, как Евгений Онегин – часть Пушкина; а „подросток“, хотя в повести он – „я“ (как в „Божественной Комедии“ Данте тоже – „я“), – лишь в малой степени Достоевский.
«Много писалось о том, как живут в эмиграции бывшие русские сановники, офицеры, общественные деятели, артисты, художники и писатели, но обходилась молчанием небольшая, правда, семья бывших русских дипломатов.За весьма редким исключением обставлены они материально не только не плохо, а, подчас, и совсем хорошо. Но в данном случае не на это желательно обратить внимание, а на то, что дипломаты наши, так же как и до революции, живут замкнуто, не интересуются ничем русским и предпочитают общество иностранцев – своим соотечественникам…».
Как превратить многотомную сагу в графический роман? Почему добро и зло в «Песне льда и огня» так часто меняются местами?Какова роль приквелов в событийных поворотах саги и зачем Мартин создал Дунка и Эгга?Откуда «произошел» Тирион Ланнистер и другие герои «Песни»?На эти и многие другие вопросы отвечают знаменитые писатели и критики, горячие поклонники знаменитой саги – Р. А. САЛЬВАТОРЕ, ДЭНИЕЛ АБРАХАМ, МАЙК КОУЛ, КЭРОЛАЙН СПЕКТОР, – чьи голоса собрал под одной обложкой ДЖЕЙМС ЛАУДЕР, известный редактор и составитель сборников фантастики и фэнтези.
«Одно из литературных мнений Чехова выражено в таких словах: „Между прочим, читаю Гончарова и удивляюсь. Удивляюсь себе: за что я до сих пор считал Гончарова первоклассным писателем? Его Обломов совсем не важная штука. Сам Илья Ильич, утрированная фигура, не так уже крупен, чтобы из-за него стоило писать целую книгу. Обрюзглый лентяи, каких много, натура не сложная, дюжинная, мелкая; возводить сию персону в общественный тип – это дань не по чину. Я спрашиваю себя: если бы Обломов не был лентяем, то чем бы он был? И отвечаю: ничем.
Статья А. Москвина рассказывает о произведениях Жюля Верна, составивших 21-й том 29-томного собрания сочинений: романе «Удивительные приключения дядюшки Антифера» и переработанном сыном писателя романе «Тайна Вильгельма Шторица».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Л. Д. Зиновьева-Аннибал (1866–1907) — талантливая русская писательница, среди ее предков прадед А. С. Пушкина Ганнибал, ее муж — выдающийся поэт русского символизма Вячеслав Иванов. «Тридцать три урода» — первая в России повесть о лесбийской любви. Наиболее совершенное произведение писательницы — «Трагический зверинец».Для воссоздания атмосферы эпохи в книге дан развернутый комментарий.В России издается впервые.
Автор книги — дочь известного драматурга Владимира Масса, писательница Анна Масс, автор многих книг и журнальных публикаций. В издательстве «Аграф» вышли сборники ее новелл «Вахтанговские дети» и «Писательские дачи».Новая книга Анны Масс автобиографична. Она о детстве и отрочестве, тесно связанных с Театром имени Вахтангова. О поколении «вахтанговских детей», которые жили рядом, много времени проводили вместе — в школе, во дворе, в арбатских переулках, в пионерском лагере — и сохранили дружбу на всю жизнь.Написана легким, изящным слогом.
Автор книги — дочь известного драматурга Владимира Масса, писательница Анна Масс, автор 17 книг и многих журнальных публикаций.Ее новое произведение — о поселке писателей «Красная Пахра», в котором Анна Масс живет со времени его основания, о его обитателях, среди которых много известных людей (писателей, поэтов, художников, артистов).Анна Масс также долгое время работала в геофизических экспедициях в Калмыкии, Забайкалье, Башкирии, Якутии. На страницах книги часто появляются яркие зарисовки жизни геологов.
Книга знакомит с жизнью Т. А. Луговской (1909–1994), художницы и писательницы, сестры поэта В. Луговского. С юных лет она была знакома со многими поэтами и писателями — В. Маяковским, О. Мандельштамом, А. Ахматовой, П. Антокольским, А. Фадеевым, дружила с Е. Булгаковой и Ф. Раневской. Работа театрального художника сблизила ее с В. Татлиным, А. Тышлером, С. Лебедевой, Л. Малюгиным и другими. Она оставила повесть о детстве «Я помню», высоко оцененную В. Кавериным, яркие устные рассказы, записанные ее племянницей, письма драматургу Л. Малюгину, в которых присутствует атмосфера времени, эвакуация в Ташкент, воспоминания о В. Татлине, А. Ахматовой и других замечательных людях.