Заупокойная месса - [66]

— Идем! — сказала она тоном безусловного приказания.

Он изумленно взглянул на нее, посидел с минуту, все время не переставая пристально смотреть на нее, потом поднялся и пошел.

— Ни один человек еще не приказывал мне чего-либо! — сказал он тихо по дороге. — Ни один! Я до сих пор не знал, что значит повиноваться, пока ты вдруг теперь не сказала: иди! И я повинуюсь…

Он злобно рассмеялся.

— И ты хочешь солгать мне, будто любишь меня только как сестра? Да, ты любишь меня только как женщина! Ты ждала лишь этого слова: «я люблю тебя!» и сейчас же как будто переродилась. Ты знаешь, что можешь теперь мне приказывать, на что раньше не решалась. Откуда эти инстинкты, которыми обладает лишь любящая женщина; откуда это чуткое ухо для этого «я тебя люблю» и всех его последствий? Зачем ты лжешь? Ты тоскуешь по мне, в тебе то же безумное желание, ты… ты…

Она остановилась и с бешенством посмотрела на него.

— Если ты скажешь еще хоть слово, — я уйду!

Он опять рассмеялся.

— Попробуй только! Иди, иди!.. Тебе так же невозможно уйти; как и мне… О, как ты прекрасна! Как пылает твое лицо!.. Но где я потерял свою сестру?

Он взял ее под руку и судорожно прижал к себе.

— Я должен держать тебя. Я не уверен в том, что ты в конце концов не уйдешь! Ты безжалостна к себе. Для твоей души все еще не достаточно мучения, еще далеко не достаточно. Ты была бы счастлива только в аду. А теперь, теперь ты мучишь меня. Тебе хотелось бы подвергать меня пытке для того только, чтобы твое сердце разрывалось от моих мук. Oh, je mʼy connais[29] это величайшее сладострастие, но мои нервы слишком слабы для этого.

Он безумно смеялся. Они очутились в обществе. Вдруг. Сразу. Мозг его совершенно не заметил длинного промежутка времени. Он не мог уяснить себе, как это он вдруг попал сюда.

Вдруг он стал трезв и холоден.

Он очень разумно разговаривал с каким-то господином в бархатном жилете и с бриллиантовой запонкой в рубашке. За столом его соседкой оказалась молоденькая свежая девушка, которой удивительно нравилось смеяться.

Вдруг снова точка света: встретил глаза Агаи.

Он читал в ее душе, как сомнамбулист. Видел в ее глазах страстное желание, скрючившуюся, судорожно сжавшуюся боль: вся ее душа застыла в этом долгом, жадно болезненном взоре.

Все вокруг него слилось в крутящуюся массу стука ножей, смеха, говора, потом он слышал неприятный шум отодвигавшихся стульев. Видел, как темная масса человеческих тел, мелькавшая перед его глазами, поднялась и машинально встала.

Вдруг к нему вернулось сознание.

Видел, как люди вошли в гостиную. Попробовал пойти за другими, но остановился, как вкопанный. Что-то потянуло его назад. Осмотрелся. Он стоял перед открытой темной комнатой. Его толкала туда чья-то чужая рука. Ему показалось, что его что-то повернуло туда: ноги его, казалось, двигались сами собой, он не сопротивлялся больше: в темной комнате он стал приходить в себя.

Невыносимый страх крепко вцепился в его душу. Это ее воля! Она наложила ее на меня! ее страшная, телесная воля. Мысль, которая стала властью, гигантской, наполненной кровью, властью с длинными, призрачными руками…

Он лепетал это про себя, чтобы успокоиться. Сидел долго в тупой, безумной истоме. Вдруг вздрогнул: она сидела около него.

— Агая?!

— Тише!

Она схватила его руку. Точно кипящий поток пробежал по нему. Тело его начало дрожать. В его мозгу стучали короткие, болезненные удары.

Руки их судорожно сплелись. Что-то бросило их друг к другу.

Они погрузились, исчезли в этом безмолвном пожаре крови. Стремглав, безрассудно, бросились они в страшный водоворот полового экстаза.

Когда они выпустили друг друга, то руки их еще крепко переплетались, как будто сделались самостоятельными органами.

— Больше я ничего не могу тебе дать! — Он чувствовал, что она говорила, но не мог дать себе отчета, действительно ли она это сказала.

— Твое тело, твое тело! — лепетал он.

— Да ведь я была уже твоей!

— Когда? Когда?

— Сегодня ночью…

Мгновение он ничего не сознавал. Она вдруг исчезла. Душа его мучительно замирала в возрастающем страхе. Была ли это она? Было ли это только видение?

— Вы, вероятно, больны? — спросил господин в бархатном жилете, когда он вышел в гостиную.

Он едва слышал. Глаза его, отыскивая, блуждали вокруг. Наконец, заметил ее. Она сидела неподвижно с холодным лицом сфинкса и спокойно смотрела на него.

Он подошел в ней.

— Ты была у меня там? — спросил он, дрожа.

— А ты не уверен? — Она странно усмехнулась.

— Я боюсь тебя, ты — ты сатана!

Он дрожал все сильнее.

— Это почему? — Она равнодушно повернулась и начала говорить с каким-то господином.

Его душа сжалась. Была ли это та женщина, которая несколько минут пред этим с такой безбрежной страстью прижималась к нему?

— Я еду завтра домой! — с бешенством шепнул он ей.

Она взглянула на него.

— Да, уже давно пора, — сказала она холодно. — Еще два дня, и ты сойдешь с ума.

— Ты груба! — он почти кричал.

Она вновь отвернулась и продолжала разговаривать с незнакомым господином.

Он вдруг сделался совершенно спокоен. Как будто в нем все оборвалось. Незаметно исчез и прошел в переднюю.

— Ты не уедешь! — он видел, что она дрожит, а ее горящие глаза пожирают его. — Ты не уедешь! Я вырву твою душу из тела, если ты уедешь!