Затылоглазие демиургынизма - [20]

Хорошие дома кузнеца Акима Галибихина и мельников Ворониных переќвезли в райцентр. Мохово потеряло свою ладность красивой деревни.

О дяде Федоре Корине ходили разные пересуды. Скорее одобрительные. Перехитрил вот он власти, сам без их помощи ликвидировался. А дожќдись он раскулачивания, и младшему брату, Данилу, не сдобровать бы. А так нельзя было сказать, что Игнатьич брат кулака. Сестры отца, тетки Дмитрия, были замужем в других деревнях, дальних от Мохова. Семьи их тоже были раскулачены и высланы, но это уже были не Корины.

Молва, как звериные завывания по ветру, несла вести о загонах в колќхозы. Но там, где страх — там и смешное с досадой. Безлошадный мужик-зимогор — за колхоз. Надоело ему и со всей коровенкой вожжаться и по чужим людям ходить, за кусок хлеба спину гнуть. А баба его против колхоза. Как вот им одну единственную коровенку разделить… Без коровы одного мужика в колхоз не примут. Моховцы обменивались думами и ждали, что и к ним вот-вот заявятся агитаторы-уполномоченные. И всех запишут в колхоз. Один мужик заколол свою дойную корову, чтобы не забрали ее в колхоз. Другой проныра, пришел к нему ночью с топором, отрубил от коровьей туши заднюю часть и пристращал: "Вякнешь, тут же докажу и упекут тебя как вредителя колхозного дела". Это было начало большого затылоглазия.

Запали в душу Дмитрия разговоры и рассуждения той поры со Стариком Соколовым Яковам Филипповичем. Как вот все было предречено, так и проќисходит. И дальше будет, коли в самом народе смутьянство берет верх над рассудком. Самому-то человеку по воле своей до такого разора своей жизни как дойти. У нас вот здесь, на Татаровом бугре святость была порушена. И скверна зла ушла вглубь земли нашей, в лоно ее проникла. Вот и обуяло нас неугодие. Это как в самом человеке — хворь в одном месте берется, а недуг-то всего его разбирает. Из таких вот огреховленных мест, как наш Татаров бугор, скорбь на люд и на-ходит. Христово слово и исполняется: чему неминуемо случиться, то и случится. В том закон и пророки.

Вели такие разговоры Яков Филиппович с отцом при Дмитрие. Этим как бы и вводили его в свои мирские раздумья о длении жизни. Чтобы поќ том вспомнил он все и повторил тем Кориным, кои будут на этой земле жизнь свою устраивать по-иному. Пора этого "иного" не минует их.

И как бы уже смирясь с тем, что неладное должно свершиться, не удержались от высказов своих усмотрений на события. Не так бы вот все должно делаться-то. Жизнь-то идет из нашего далека своим чередом. Чего бы ее подхлестывать, как не больно резвую лошаденку. Первоначалом-то не входило в задум зауздывать мужика как эту лошаденку. Головокружение вот и вышло при изломе жизни. Были ведь и те, кто остереќгал от узды на мужика. Бухарин-то как говорил: не допускать насилия, приневоливания. На Ленина ссылался. Но вот где Ленин, чьей волей взят?

Общинная улаженная деревенька Мохово терзалась в каком-то недуге, ввергнутая в общий нелад. Гостьба родни в веселые праздники изошќла. Беседы девичьи по воскресениям и праздникам не собирались. Все замерло, как в ожидании предреченной беды. Настроение взрослых передавалось и молодежи. И они истолковывали все по-своему. Где-то даже опережая толкования стариков и отцов своих. Андрюшка Поляков сочинил стишок и по секрету пнрведал его дружку своему Дмитрию. И вот Дмитрий Данилович вспомнил первые его строки: "Пора нам взяќться за работу и отстоять по правде жизнь, не дать проходу остоло-пу заставить по-собачьи жить". Оба решали держать это в секрете, чтобы никому ни слова. Дознаются — заметут, хана будет и нашим батькам.

Ребят, кал и взрослых, охватил какой-то азарт к неприятию такой жизни, к изменению ее. Андрюшка с какой-то радостью сказал, что они, Поляковы, собираются уехать в Ленинград. Захвастал этим и Мишка Лестеньков, по прозвищу Кишин. Для них настанет новая жизнь в городе, а в деревеньке своей — опасно. Хотя чего бы тем же Поляќковым и Лестеньковым уезжать из Мохова. Ниже средняков, хотя и не такие как Жоховы. Кто бы их тронул. Даже наоборот и в почете могли быть. Но вот что-то гнало из обжитых мест. Земля их не дерќжала, корней глубоких у них в ней не было. Дмитрий от своего отца ни разу не слышал, что надо бросать Мохово. И Яков Филиппович таќких дум не вынашивал в себе. Говорили они совсем о другом: "Надо перетерпеть, может и детям придется, не только нам. Претерпением

и можно спастись". Перед мужиками они отмалчивались. Дереќвенька Мохово как-то осела. Будто с ее натруженного тела свисала лохмотьями изношенная одежонка, чинить которую настроя не было.

Поляковы в общей сутолоке незаметно исчезли из Мохова. У Семена Полякова не больно все шло ладно по хозяйству. Пала корова, лошадь старая. И он рассудил: чего жилы рвать, на корову да на лошадь деньќги копить. Купишь, а их у тебя в колхоз заберут. А без коровы и лоќшади тоже не жизнь. Собрался и уехал всей семьей в Ленинград. Кто-то из дальней родни там жил и обещал устроить дворником. Лестеньковы тоќже не больно удачливые хозяева. Так же тихо, почти тайно скрылись. Ушли, как уходят вспугнутые звери из своей берлоги. Мишка Кишин осќтался в Мохове у престарелой тетки.