Затянутый узел - [17]

— Ну, Коберидзе, ну, подлец! Что собираетесь предпринять? Будете писать?

— Такое везение у журналиста бывает раз в жизни. Грех не написать.

— Что же, вы нас прославили, вы нас и ославите?

— Что значит «ославите»?

— Как же иначе? Опозорите фабрику, ее коллектив на всю республику.

С грохотом отодвинув стулья, поднялись из-за стола Ило и его сотрапезники. Они поклонились Вашакидзе и важно покинули кафе.

— Собственно, я пришел на фабрику с добрыми намерениями, хотел написать о каком-нибудь передовике.

— Знаю, мой дорогой, что у вас доброе сердце. Но факты! Что же будем делать? — Вашакидзе засмеялся и позвал официанта. — Будем есть цыплят.

Пока жарили цыплят, мы говорили о футболе. Вашакидзе волновало, как в новом сезоне выступит тбилисское «Динамо». Меня этот вопрос занимал мало. Я думал о том, что надо съездить на базу «Текстильторга», потом еще раз на фабрику и собрать дополнительный материал. Статья на основе имеющихся у меня фактов изобиловала бы вопросами. Такого рода статья вполне допустима в журналистике. Отвечать на вопросы дело милиции и прокуратуры. Но это не самый лучший путь. Лучше, когда не возникает вопросов и статья похожа на расследование опытного криминалиста, где главное — неопровержимость фактов. Факты, приведенные в статье, полностью подтвердились — так должен был бы написать в редакцию Вашакидзе или директор фабрики, Луарсаб Давидович Ахвледиани, молчаливый человек с холодными руками.

— Где я могу получить сведения о ткани «Ариадна»? — опросил я у вахтера базы «Текстильторга», сунув ему под нос удостоверение, отпечатанное на бланке редакции.

— У товароведов в шестой комнате.

В шестой комнате сидело два человека, и один из них был нее тот же Ило.

— Я из редакции. У кого могу получить сведения о ткани «Ариадна»?

— У него, — сказал пожилой товаровед и, ткнув пальцем в сторону Ило, вышел из комнаты с папкой под мышкой.

Ило смотрел на меня с недоумением и любопытством.

— Ты ко мне как родственник или как корреспондент?

— Естественно, как корреспондент.

— Тогда покажи удостоверение.

Я показал.

— Ты почему, родственничек, отвернулся в кафе?

— Если ты такой несмышленый, в другой раз объясню, когда придешь ко мне как родственник. Что тебя интересует, товарищ корреспондент?

— Вчера к вам на базу поступила ткань «Ариадна» со швейной фабрики. Ознакомь меня с документами.

— Не поступила и не могла поступить.

— То есть как?!

— А вот так.

Я был ошеломлен. Ило усмехнулся.

— Куда же она делась?

— Узнай на фабрике.

— А почему не могла поступить?

— Потому что такие номера со мной не проходят. Передаются фонды, но не сам товар. А что произошло?

— Я же тебе сказал! Вчера со швейной фабрики отправили к вам на базу сэкономленную «Ариадну».

— С чего ты взял, что к нам на базу? Ты видел документы?

— Шофер сказал.

— Нашел кому верить! Документы надо было проверять! Теперь ты уже не узнаешь, куда отправили ткань. Поезд ушел.

— Какие-то документы ведь остались на фабрике.

— Что ты в них поймешь? Тут нужен специалист.

Он, конечно, был прав. Без специалиста я не мог обойтись. На его помощь я не рассчитывал. С какой стати он стал бы помогать мне? Других товароведов я не знал.

— Ты хоть объясни, как вообще происходит передача фондов. — С паршивой овцы хоть шерсти клок, решил я.

— Очень просто. Предположим, у швейной фабрики номер один есть экономия фондовой ткани на сто тысяч рублей, а фабрика номер два нуждается в этой ткани. Посредником между ними выступает торгово-закупочная база. База пишет фабрике номер один, фондодержателю ткани, письмо с просьбой дать указание предприятию-изготовителю, допустим кутаисскому шелковому комбинату, отгрузить на базу фондовую ткань на сто тысяч рублей. Фабрика номер один пишет на тот же кутаисский комбинат письмо о своем согласии удовлетворить просьбу фабрики номер два. Понял? Все, иди. Мне работать надо.

— А куда все-таки «Ариадну» увезли?

— В магазины.

Больше Ило не сказал ни слова.

ГЛАВА 5

Парикмахер Ашот в отсутствие клиента сидел на стуле для ожидающих и читал газету. Правда, я ни разу не видел ожидающих, и мне кажется, что Ашот держал стул у входа в парикмахерскую для себя. Если Ашот не читал, то разглядывал стены, потолок или, запрокинув голову, мечтательно смотрел куда-то вверх и тихо напевал по-армянски.

Когда я подошел к лифту, Ашот рассматривал потрескавшуюся стену, словно маляр перед работой.

— Серго! — обрадовался он. — Садись в кресло, подстригу.

Я молча открыл дверь лифта.

— Торопишься? Почему не отвечаешь? — Ашот ухватился за металлическую сетку двери. — Что я тебе сделал плохого, человек? Бог мой, он обижен на меня! Что мне делать?!

— Взять бритву и отрезать себе язык.

— За что?

— За то, что сказал Левану о пьесе.

— Я хотел, чтобы этот желчный пузырь лопнул от зависти!

— Отойди от двери.

— Отойду, если простишь.

— Ладно, прощаю.

В коридоре я встретил Нану. Она мчалась в секретариат с гранками в руке.

— Обожди меня, — сказала она. — Освобожусь через две минуты.

Надежда, что сын Наны будет дома, не оправдалась. Мальчик был у бабушки.

— Извини за беспорядок, — сказала Нана и стала собирать разбросанные по комнате вещи. Она собрала из комбинации, бюстгальтера неимоверных размеров, платьев и халата довольно большую кучу и, недолго раздумывая, сунула ее в стенной шкаф в коридоре.