Затворник. Почти реальная история - [19]

Последние полторы недели своей работы в «Сети» он ездил на собеседования каждый день, иногда дважды в день. Он ни минуты не сомневался, что одна из поездок в самое ближайшее время сработает и он не успеет расслабиться и сколько-нибудь зависнуть дома: отоспаться, сделать какие-то дела, съездить к матери, на могилу к отцу. В компании он бывал всего по нескольку часов, что страшно бесило Кувшинович и Валентинова. Но поделать Дарья ничего не могла: с тем, что всех мыслимых выплат сверх оклада он будет лишен, Костя смирился, а других рычагов воздействия в ее руках не было. Орать, оскорблять, топать ногами? Как-то на днях она попробовала этот проверенный способ, и что же?.. Медленно и спокойно взяв с ее стола итальянскую хрустальную пепельницу, Костя с неожиданной силой запустил ею в стену, повернулся и вышел из Дашиного кабинета, аккуратно прикрыв дверь. При этом нисколько не был похож на сумасшедшего, скорее наоборот – на излечившегося. А Дарья... Она испугалась.

Сотрудники компании разделились на два лагеря. Сторонники Кувшинович перестали с ним здороваться и в упор не видели. Противники жали руки, называли его поступок «победой над ехидной» и говорили, что он освободился. Косте было одинаково противно сталкиваться и с теми и с другими. Он не ощущал в душе победы и свободы. Очень корил себя за поспешное согласие на работу в компании, данное полгода назад; ведь были же другие предложения, но почему-то он не стал тогда, летом прошлого года, их даже рассматривать всерьез – будто морок на него напал! И напрасно он здесь так долго работал: в сущности, все стало ясно в течение первого месяца, но он все ждал, что приработается, пооботрется, свыкнется... или немного поменяется она. Как глупо...

18 февраля после работы он заехал к матери. Она с тревогой вглядывалась в его лицо, но вопросов не задавала. Он сказал ей сам.

– Я уволился, мама. Дорабатываю последнюю неделю.

Она покивала, будто просто получила подтверждение внутреннему знанию.

– Ужинать будешь? Ты ведь голодный. – Ей не хотелось, чтобы он уехал сразу. – Садись, все готово.

Она внимательно смотрела, как он ест.

– Помнишь, в августе, когда тебе сказали, что берут, что твои конкуренты отпали...

– Не было никаких конкурентов. Они блефовали, набивали себе цену.

– Я еще подумала: большие деньги, к добру они или не к добру...

– Я их не видел, больших денег.

– Я знаю. Ты решил окончательно? И заявление написал?

«Все ей известно, – увидел вдруг Костя. – Спрашивает просто так, чтобы не выдавать себя».

– Да. Пятница – последний день. После праздников не выхожу.

– И что думаешь делать?

– Ищу место, езжу на собеседования...

– Получается?

– Пока не пойму.

– Может, имеет смысл позвонить в банк? Они пока держатся...

– Нельзя, – сказал он, – два раза войти в одну и ту же воду. Даже если меня примут назад... Я ведь прошлым летом ушел, и кем-то мой поступок был расценен как предательство. Да и у меня к ним счет: Оксану сократили, она пережила стресс... А она-то была далеко не худшим работником...

– Надо уметь понимать людей, – наставительно сказала она. – Стараться понимать...

– Я стараюсь.

– Но иногда ты бываешь жутко упертым.

– Мамуль, я ведь Овен. А из Овнов – не самый худший. Во всяком случае, иногда довольно мягкий и внимательный.

– Ладно, ешь. Мы болтаем, а у тебя все стынет. – Она вздохнула и вышла с кухни.

Костя поужинал, поставил тарелки и бокал из-под чая в мойку и прошел в комнату. Мама сидела в кресле и делала вид, что с увлечением смотрит какой-то сериал по НТВ.

– Интересно? – спросил Костя, присаживаясь на диван.

– Ничего особенного. – Она сделала потише звук и повернулась к нему.

– Я совершил ошибку, – сказал Костя. – Больше не повторится.

Она засмеялась:

– Ты как маленький! Еще в угол стань... Не ошибаться в этом деле можно, только сидючи дома...

– Предлагаешь? А кушать на что? Пусть Оксана содержит?

– Ты же никогда не согласишься...

– Мам, не надо так расстраиваться. Работать там, откуда я ухожу, невозможно в принципе – во всяком случае, человеку не из отрасли, не привыкшему к хамству и обманам, не умеющему унижаться и пресмыкаться. Я бы все равно ушел, не в этом месяце, так в следующем. И даже знаю, что скоро захочет уйти мой зам Валентинов, который нынче и.о. начальника управления. Это пока он раздувает щеки, рвется в бой, а как Даша пару раз размажет его по стенке, да полишает денег месяцок-другой – мигом взвоет и тикать.

– Почему ты не поговоришь с Сашей? Он не откажет. И потом – это хоть какая-то гарантия...

– Саша мой друг, – твердо сказал Костя, – и другом останется. Но просить его о помощи по поводу работы я не стану.

– Вот, все твоя упертость дурацкая! А Алеша? Посоветуйся с ним, он умный, вдруг что-то подскажет?

– Мам, Лекса я даже дергать не буду, он человек творческий, у нас с ним разные векторы применения...

– Чего?

– Всего!

– Хорошо. Я старая и глупая, ты – молодой и умный. Делай, как считаешь нужным, но, Костя... Осторожней. Таких организаций, как твой банк, в Москве сейчас почти не осталось.

– Да все будет в порядке, ма! Вот увидишь: Восьмое марта я буду праздновать на новом месте в окружении хорошеньких, длинноногих... – Он положил на бар деньги и пошел одеваться.