Затор на двадцатом - [49]

Посещение костела вошло в привычку. Она не могла прожить дня, чтобы не посетить его.

Ксендз заметил молодую женщину. Разные мелкие работы в костеле он возложил на ее плечи. Еще в детстве Анеля любила рисовать. Любовь к рисованию сохранилась у нее и теперь. Она даже немного подрабатывала, разукрашивая скатерти, наволочки и полотенца. Ксендз использовал и это. Перед большими праздниками Анеля не только белила костел, но и разрисовывала стены и потолок ангелами. Она с удовлетворением выполняла эту обязанность. Она верила, что работа в костеле снимет с нее часть ее больших грехов.

Часто ей приходилось по просьбе ксендза мыть пол в клебании[3], выполнять домашние работы. Он с жадностью разглядывал ее стройную, упругую фигуру, и, может, только всегда грустный, испуганный взгляд ее по-детски правдивых глаз и отношение к ксендзу как к отцу спасли ее еще от одного несчастья.

Так и проходила ее тихая, одинокая жизнь. Она была тем более одинокой и незаметной, что никто, кроме ксендза, не интересовался ею, ни в ком она не видела сочувствия, никто с дружеским словом не обращался к ней. Да и она сама не хотела замечать окружающей ее жизни.

В начале июня женился Антось Калюга. Анеля не встречалась с ним с того времени, когда он догнал ее на лесной дороге. Весть о том, что Антось женился, не удивила Анелю. Она только вспомнила слова, сказанные им при встрече: «Не об этом я мечтал, Анеля, когда увидел тебя тогда на вечеринке». И она тяжело вздохнула.

Как ни скрывалась Анеля от жизни, жизнь не могла миновать ни ее самой, ни заброшенного хутора.

Началась война.

6

Уже первые дни Отечественной войны внесли в жизнь Анели много перемен. На хуторах появились фашистские солдаты. В бывшем имении пана Скирмунта на живописном берегу реки Свиранки остановилась воинская часть. Она заняла все жилые помещения, амбары, гумна и сараи. Теперь имение получило новое название — гарнизон. Невдалеке от имения находился костел. Анеля совсем загрустила. Не хотелось ей попадаться на глаза фашистским солдатам, а по дороге в костел она должна была невольно встречаться с ними. Несколько дней она не выходила из хаты, думала, что это наваждение так же быстро откатится, как и накатилось. Хотя ее хутор был далеко от большой дороги, фашистские солдаты быстро нашли его. Им были нужны куры, яйца, масло, молоко. Белобрысый длинный фашист, зайдя к Анеле, презрительно осмотрел ее хатку и сказал:

— Хауз — шлехт, фройлян — гут! — и похлопал Анелю по плечу.

Анеля взглянула на него так, что он вобрал голову в плечи и начал что-то бормотать на своем языке, потом перешел на немецко-польско-русский, на котором хотел объяснить, что ему нужны яйца и молоко. Анеля дала ему всего, только бы скорей он ушел из хаты.

Вскоре на свой хутор вернулся старый Кандыба. Три гектара, прирезанные советской властью к Анелиному хутору, он сразу присоединил к своей земле. Это взволновало Анелю. Она уже не могла молчать. Долго не раздумывая, она направилась к Кандыбе.

— Дядька, — сказала она, — я уже обработала и засеяла эту землю. Неужели я не соберу с нее того, что засеяла!

— Нет, не соберешь.

— Ведь вся моя картошка посажена на этой земле.

— Я тебя не просил, чтоб ты на моей земле сажала картошку.

— Дядька…

— Молчи ты, девка… — он выругался грязными словами. — Кончилась ваша… ваша… — он не находил слов. — Я вот сделаю, что весь налог за эту землю отдашь немцам ты!

У Анели судорожно билось сердце, когда она пришла домой. Ей казалось, что с ее души спала тяжесть, которая сковывала ее жизнь. «Что делать? — думала она. — Кто поможет, кто спасет?» Теперь она поняла, что жизнь не начинается и не кончается на ее хуторе. Она бросилась к соседям, ко всем, кому советская власть дала землю. И всюду она встретила одну беду, одно горе…

Тогда она решила сходить к ксендзу. Трудно было решиться на это, потому что до костела было больше двух километров. Гарнизона миновать нельзя, а она уже знала, как опасно девушке или молодой женщине встречаться с фашистскими солдатами. Однако пошла…

— Дочь моя, — сказал ксендз, выслушав жалобу Анели, — тебе не надо было брать земли пана Кандыбы. Разве, пся крев, большевики покупали землю для пана Кандыбы? Они поганцы, безбожники! Но немцы стерли их с нашей земли. Сам бог карает их руками немцев. Он покарает и всех тех, кто им служил!

Анеля со страхом смотрела в глаза ксендза. Он теперь был больше похож на гитлеровского офицера, чем на ксендза. Высокий и сильный, с поседевшими висками, с орлиным носом, с тонкими губами и тяжелым подбородком, он выглядел злым и грозным. Анеля только теперь по-настоящему рассмотрела его. До этого он казался ей святым. Таким покорным и ласковым был его взгляд, таким мягким и нежным голос. И ходил он всегда согнувшись, словно невидимая тяжесть людских грехов давила ему на плечи.

Увидев ее удивленный взгляд, ксендз понял, что сказал много лишнего своей «овечке». Он перекрестился, опустил глаза и некоторое время молча простоял с таким видом, будто молится.

— Дочь моя, — тихо сказал он. — Не надо гневить бога… Мы много думаем о земном и забываем о том, что нам будет уготовано на том свете. Но я сделаю так, чтобы твой труд не пропал даром. Я побеседую с паном Кандыбой.