Затонувший город - [2]

И тут Зло подало свой голос:

— Кто эти чужестранцы, зарящиеся на нашу землю? Разве мостовые наших улиц не красны от крови убитых ими женщин и детей? Разве можно выпускать волка из западни, куда он угодил, соблазнившись куском мяса? Так давайте же нападем на них, пока они спят, отяжелев от вина и пищи, и пусть никто не уйдет живым. Тогда не будет нам зла ни от них, ни от их детей.

И все послушались голоса Зла. Горожане напали на датчан, с которыми преломили хлеб, и перебили всех, не пощадив даже женщин и детей; и кровь людей Хафгара возопила у врат обители, и всю ночь монахи слышали яростный крик:

— Я поверил вашим словам. Я преломил с вами хлеб. Я доверился вам и вашему богу. Под сенью вашего креста я вошел в ваш дом. Так пусть же ваш бог мне ответит!

Но молчание было ему ответом. А на рассвете настоятель, промолившийся всю ночь, поднялся с колен и воззвал к Богу:

— Господи! Ты слышал его. Так ответь же!

И тут со стороны моря раздался страшный шум, как будто пучина обрела дар речи, и монахи в ужасе упали на колени, но настоятель сказал:

— Это глас Божий. Он говорит на языке моря. Мы слышим его ответ.

В ту зиму на море разыгрался сильнейший шторм — такого никто не помнил: волны бились о крепостные стены, вода все прибывала и прибывала, пока не поглотила весь семибашенный город и самая высокая башня не исчезла в пучине. А море устремилось дальше, врезаясь в глубь суши. Горожане бросились бежать, пытаясь уйти от наступающей стихии, но волны захлестнули их, и никому не удалось спастись. А семибашенный город, и все четыре его церкви, и все его улицы, и все его причалы оказались погребенными на дне морском, а вода не отступала и подошла к подножию холма, на котором стоял монастырь. Тогда настоятель вознес молитву Господу, прося Его прекратить потоп, и Господь внял ему, и море остановило свой натиск.

Это не выдумки, это сущая правда. Кто не верит, может сам порасспросить рыбаков, чьи лодки и по сию пору снуют меж рифов и отмелей в виду пустынного берега. Если перегнуться через борт и вглядеться повнимательней в толщу вод, то на глубине можно увидеть тот город и все его кривые улочки и многочисленные причалы. Но это я рассказываю вам с чужих слов, сам я ничего подобного не наблюдал: затонувший город виден лишь тогда, когда дует какой-то особенный северный ветер, сгоняющий с волн тень, — а дует он крайне редко. И хотя я не раз и не два при ясном солнце бороздил море в том месте, где когда-то стоял семибашенный город, мне так и не удалось поймать этот ветер; море так и не раздвинуло свои шторы, и напрасно я до боли в глазах всматривался в толщу вод.

Но могу подлинно засвидетельствовать, что тот древний монастырь, вблизи которого некогда стоял семибашенный город, действительно стоит на высоком утесе, в который яростно бьются волны, и если взобраться на его ветхие стены и обозреть окрестности, то действительно ничего не увидишь, кроме болотистых пустошей и безбрежной водной глади, и, сколько ни вслушивайся, ничего не услышишь, кроме печального крика чаек и глухого бормотания утомленного моря.

Возможно, найдутся скептики, которые не верят, что гнев Господен не вечен, равно как не вечно и Зло, прочно, казалось бы, укоренившееся в людях. Таким читателям я рекомендую весьма простой способ развеять свои сомнения: им достаточно побеседовать с рыбаками, и по сю пору населяющими эти сырые земли. Они вам расскажут, что в штормовую ночь можно услышать голос, идущий со дна моря, — он взывает к мертвым монахам, умоляя их восстать из гробов и отслужить мессу за спасение души жителей семибашенного города. И монахи, облаченные в ослепительно белые одежды, действительно встают из могил и собираются у заросшего травой алтаря, и их страстная молитва слышна в шуме бушующей бури. Я это могу засвидетельствовать под присягой, ибо самолично видел, как под сумеречными сводами разрушенной монастырской церкви мелькают укутанные в саваны смутные призраки, а сквозь рев ветра мне удалось услышать их печальное пение.

Вот так уже много веков мертвые монахи молят Господа, чтобы он простил жителей семибашенного города. Вот так они будут молиться еще много веков, пока не рассыплются в прах стены их монастыря, а когда разрушится последний камень, то это послужит знаком того, что Господь простил жителей семибашенного города; в тот прекрасный день море отступит от стен святой обители, и семибашенный город вновь окажется на суше.

Я знаю, найдутся такие, кто скажет, что это всего лишь легенда; кто даст научное обоснование всем загадочным фактам и явлениям: вздевающие руки призраки в белых саванах, которых во тьме штормовой ночи вы видите в развалинах, — всего лишь оптический обман, иллюзия, создаваемая отблесками фосфоресцирующих гребней пенящихся волн, которые разбиваются об утес и разлетаются в разные стороны; что же до печального пения — это всего лишь завывания ветра, гуляющего в пустынных переходах, что создает эффект эоловой арфы.

Но слеп тот, кто смотрит одними лишь глазами. Ибо я сам видел облаченных в белое монахов, и слышал, как они служат мессу за спасение души жителей семибашенного города. Ибо сказано, что если в мире содеяно зло, то во искупление его надлежит молиться — и ныне, и присно, и во веки веков. Ибо если мир не станет искупать свои грехи молитвой, возносимой за него живыми и мертвыми, прикрываясь этой молитвой как щитом, то стрелы Божьего гнева истребят его.