Затмение - [14]

Я беспорядочно перетасовала письма и достала еще одно.

Дорогая Сара

Мне жаль, что я не могу присутствовать на твоем бракосочетании. Ты знаешь, Октябрь — один из наших наиболее занятых месяцев. Я должен сказать тебе: ты моя сестра, и я люблю тебя, но я не могу справиться с разочарованием оттого, что ты выходишь замуж за человека, не относящегося к нашему кругу (имеется в виду: не являющегося ведьмой). Я знаю, ты отвернулась от магии, но можешь ли ты отвернуться от своего наследия? Что если ты каким-то чудом родишь ребенка от этого человека? Сможешь ли ты устоять, чтобы не вырастить его Рованвандом? Я так не думаю.

Несколькими абзацами ниже стояла подпись Сэма.

Я почувствовала жар и небольшое головокружение. Правда пыталась пробиться сквозь мое подсознание, но я сдерживала ее. Прямо сейчас еще одно письмо.

Дорогая Сара

Молюсь, чтобы у тебя всё было хорошо. С тех пор, как ты уехала в Техас, я беспокоюсь о тебе. Кажется, что это было так давно. Я надеюсь, ты и моя новая племянница, Алиса, будете счастливы там. Папа снова заболел этой весной — сердце — но никто не думает, что это также серьезно, как два года тому назад. Я буду держать тебя в курсе.

Письмо дрожало в моих пальцах, как неуклюжая бабочка. О, Господи. О, Господи. Я судорожно сглотнула, закрывая рот рукой. Я родилась в Техасе. Меня зовут Алиса. Реальность с грохотом обрушилась на меня, словно отбивная волна на берег, и словно раковина моллюска, я чувствовала себя опрокинутой, кружащейся, оторванной от земли.

Я, Алиса Сото, была дочерью ведьмы и не-ведьмы. Я была полу-ведьмой. Полу-ведьмой. Всё, что я думала о моей маме всю жизнь, было ложью. Дикий плач вырвался из моего горла и я быстро уткнулась в подушку. Всё, что я знала о себе всю мою жизнь, было неправдой тоже. Всё было враньем, и ничего из того не имело смысла. Внезапно разъярившись, я взяла проклятую ведьминскую шкатулку и отбросила ее через мою комнату с такой силой, с какой могла. Она врезалась в стену и разлетелась на дюжины острых кусочков. Точно как мое сердце.

"Милая, ты в порядке?" неуверенно с тревогой раздался папин голос.

Всё хорошо, пап. Не считая того факта, что ты женился на ведьме и теперь ведьминская кровь течет во мне, всего лишь также, как и во всех людях, которые сводят меня с ума.

«Могу я войти?» Конечно, дверь была закрыта, но это был один из тех бесполезных пустяковых замков, которые с легкостью открывались маленьким металлическим ключиком за секунду. Папа, воспользовавшись его родительскими правами, открыл дверь и вошел.

Я свернулась на своей кровати подо всеми одеялами, в том числе шерстяным одеялом моей бабушки, обернутым вокруг шеи. Мне было холодно, я чувствовала себя несчастной и не спустилась к ужину, состоявшему из гороха в горшочке. Как будто мне итак не было достаточно плохо.

Мои мозги были в беспорядке весь день. Папа, должно быть, не знает, что мама была ведьмой. Я думаю, она скрыла это от него — да и кто бы не скрыл — а он никогда этого не замечал. Он никогда не беспокоился о моем участии в кругах Китика, он не был параноиком. Конечно, он бы сказал что-нибудь, если бы знал, что моя мама была ведьмой.

«Я принес тебе немного супа,» — сказал он в поисках места, чтобы поставить поднос.

«Не стоит уточнять. Соевый суп с натуральными овощами, отдавшими свои жизни ради великого дела». Депрессия распространялась повсюду.

Он наградил меня Взглядом и поставил поднос у подножия кровати. «Походная куриная паста,» — сказал он сухо. «Я нашел немного в кладовке. Не стоило даже просить»

Я осторожно понюхала. Настоящий суп. Внезапно я немного проголодалась. Я села, добавила соленые хлопья (ну хорошо, они были из непросеянной пшеницы) в суп и съела его.

«Что случилось, дорогая?» — спросил папа. «Ты опять заболеваешь? Как в прошлом месяце?»

Я бы хотела. Всё это было намного хуже. Затем слезы покатились по моему лицу, прямо в тарелку.

«Ничего не случилось,» — сказала я убедительно. Шмыг, шмыг.

«Хилари говорит, ты казалась расстроенной, когда пришла домой». Подтекст: ты снова была дерганой, не так ли?

Я не знала, что сказать. Часть меня хотела рассказать всё, показать папе письма, довериться ему. Другая часть не хотела разрушать любые папины воспоминания о маме. И третья часть не хотела, чтобы она смотрел на меня оставшуюся жизнь и думал: «Ведьма», — как без сомнения он будет, прочитав однажды письма и узнав всё о кровных ведьмах. Мои плечи тихо вздрагивали, в то время как я погрузила еще один крекер в суп и попыталась съесть его.

«Милая, если ты не можешь рассказать мне, то, может быть, Хилари — я имею в виду, если это женские дела…»

Если бы. Мой размокший крекер свалился в суп и начал тонуть.

«Или всё-таки мне. Ты можешь рассказать мне что угодно», сказал он неуклюже. Хотела бы я, чтобы кто-то из нас думал, что это правда. «Я хочу сказать, хоть я и старый дурак, но многое знаю».

«Это не правда», возразила я, не задумываясь. «Многого ты не знаешь». Я начала плакать, думая о моей маме, о том, что всё мое детство было обманом.

«Тогда расскажи мне».

Я лишь расплакалась еще сильнее. Не было никакого способа, чтобы я могла бы рассказать ему об этом. Словно я потратила пятнадцать лет, будучи одним человеком, и вдруг обнаружила, что я была кем-то, полностью другим. Рушился целый мир. «Я не могу. Просто оставь меня одну, пожалуйста».