Затишье - [145]

Фельдфебель Понт, склонившись над белыми, довольно быстро сообразил, что еще остается сделать. Преимущество было на его стороне. Однажды он уже спас короля, хотя Гройлих угрожал ему шахом: его красные пешки, продвинувшись вперед от исходной позиции, открыли путь к действиям офицерам и королеве. «Пешки — это крестьяне, думал Понт. Красные крестьяне — таких вообще не бывает. Крестьянин может быть белый или черный, неверующий или клерикал — так уже водится. Красными они не бывают. Это было бы концом мира, того мира, который мы знаем». И он с хитрым видом двинул свою королеву, этого верховного визиря, через два поля, тем самым одновременно угрожая и королю противника.

— Шах, — бросил он удивленно, как бы не веря себе.

— Понт, — раздумчиво сказал Гройлих, — вы создаете новую ситуацию, совершенно как генерал Алленби, когда он три недели назад прорвал фронт на Синае и занял наконец Иерусалим. Теперь видно, что Бертин был прав, предлагая послать туда немецкий палестинский корпус из добровольцев евреев!

Понт, напряженно ожидая контрнаступления, пробормотал:

— Какое тебе дело до Иерусалима, дрессировщик младенцев? «Здесь Родус, здесь и прыгай», — и он вытянул указательный палец, указывая на поля, которым он теперь угрожал.

— Такая ключевая позиция, — защищался Гройлих, — открывает доступ к горным укреплениям Иерусалима всему Среднему Востоку.

— Откуда тебе это известно? — насмешливо спросил Понт, выпуская на противника клубы дыма.

— География, — ответил Гройлих. — Вы, католики, не знаете священного писания, а вот мы, протестанты, вместе с библией уже детьми получаем от трех до пяти раскрашенных карт святой земли, какой она была во времена Моисея, Соломона и Иисуса. И на этих картах видно, как в разбойничьем городе Иерусалиме сходятся дороги со всей местности, с севера на юг, то есть из Дамаска в Гелиополь или в египетский Он, и с востока на запад, то есть из халдейского Ура в Яффу, иначе Иоппе на Средиземном море. Северный путь в наше время идет еще дальше, в Турцию. И если Балканский фронт поддастся, то ведь еще с двенадцатого года наготове стоят турецкие и болгарские дивизии… Европейский легион энтузиастов, о котором говорил Бертин, был бы нам тогда очень кстати.

— Старый вещун, — поддел Понт друга. — Берешь на себя роль нашего землекопа, хочешь оказывать влияние на нашу волю к победе. Ты лучше здесь победи!

В унтер-офицере Гройлихе сегодня, очевидно, особенно сильно говорил школьный учитель. — «Мужичок, простачок, тик-тик-так», — процитировал он и так продвинул одну из своих пешек, что заградил линию обстрела между королевой и королем, с любопытством ожидая, попадется ли Понт в ловушку, возьмет ли он туру, обезоружив этим своего короля.

Но фельдфебель покачивал тяжелой головой, глядя на два Железных Креста, украшавших грудь друга. Потом перевел взгляд на шахматную доску, покрытую черными и белыми клетками.

— Между прочим, Понт, вы уже сказали Бертину, что его переводят в отдел печати?

— Не мешай мне, учителишка, — отбил Понт эту попытку отвлечь его внимание. — Чем позже Бертин узнает об этом, и в особенности о переброске в Вильно нашего полевого лазарета, тем лучше. Сестра Софи! — прибавил он и углубился в размышления. Нет, он не тронет туры, а пойдет конем… И Понт схватил фигурку за голову и поставил ее в угрожающей близости к красному королю.

Гройлих погладил свои усики и переставил пешку так, чтобы следующим ходом побить коня.

— Что такое писатель? Это объяснил мне вчера Бертин. Землекоп — и только. Он вскапывает пером, а в новейшие времена пишущей машинкой почву общества, устраняет неровности, убирает мусор, роет отводные каналы для болот и в худшем случае насыпает почетные могильные холмики. Вот в чем заключается работа писателя, его job[27], как выражаются американцы, или пост, как несколько патетически выражаемся мы, немцы, в особенности во время войны.

— Бертин оказался прав: война как ни в чем не бывало продолжается и процветает.

— Танковый бой при Камбре — вы читали? — происходил, по-видимому, недели две тому назад. Сотни три штурмовых орудий, если не больше, были сосредоточены на расстоянии полутора километров. А затем их двинули из фландрского тумана на наши позиции, без всякой подготовки, без единого выстрела. И опять выровняли свою линию в той части фронта, где был прорыв. Но сколько новых квадратных метров земли будет занято мертвецами? А разве томми протестуют против того, что их пушечные короли наплевали на наши предложения? Как же, будут они протестовать! Черт их знает, что надо сделать, чтобы прочистить мозги этим людям.

— Мы играем в шахматы? Или в войну? — сердито спросил Понт.

— И в то, и в другое, — ответил Гройлих, внимательно следя за рукой Понта, передвинувшей королеву так, что пешка не могла взять коня; этим она обезоружила бы своего короля. Гройлих удивленно посмотрел на партнера и стал изучать собственные позиции, как вдруг затрещал телефон. Фельдфебель схватил трубку.

— Вызывают вас! — И он передал трубку Гройлиху.

Гройлих, слушая, поднял голову и наморщил лоб.

— Иду, — сказал он, кладя трубку на место. — Извините, Варшава что-то передает. — Он отодвинул свой стул и выбежал из комнаты.