Затерянный остров и другие истории - [7]

И вот тысячи лет стоят дочери вождя на вершинах гор, облаченные в солнечные лучи, сверкающие снега, под звездами всех времен года. Тысячи лет стоят они и простоят еще тысячи лет, вечно охраняя мир тихоокеанского берега и покой каньона Капилано.

Такова индейская легенда о «Львах Ванкувера», услышанная мной из уст того, кто уже никогда больше не сможет поведать мне преданий своего народа.

СКАЛА СИВАШ

Неповторимая, столь не похожая на свое окружение, что кажется скорее созданием рук человека, нежели творением природы, стройной колонной из серого камня высится она у входа в Теснины. Вокруг, насколько хватает глаз, нет ей подобных; и не найти ни вверх, ни вниз по прибрежью за целый день пути, пройденного на веслах. Средь всех чудес и красот природы, окружающих Ванкувер, — дивных гор, принявших облик то затаившегося льва, то бредущего бобра, распахнувших зев каньонов, громадных лесных кедров, — скала Сиваш выделяется так резко, будто упала с иной планеты.

Впервые она предстала моему взгляду в рдяных косых лучах закатного августовского солнца; небольшой гребень зеленого кустарника, венчающий ее вершину, казался черным на фоне алого неба и моря, а колоссальное основание серого камня блестело, словно гладкий расплавленный гранит.

Указывая на скалу, мой старый тилликум поднял весло.

— Ведома ли тебе ее история? — спросил он.

Я покачала головой. Он привык к моим молчаливым ответам, так же как и я свыклась с его манерой сказителя.

Какое-то время мы гребли молча; скала, отделившись от своего окружения — леса и берега, — высилась, словно страж, прямой, устойчивый, вечный.

— Не кажется ли тебе, что она похожа на стройного, могучего мужа? — спросил он.

— Да, на благородного, честного воина, — ответила я.

— Это и есть могучий воин, — сказал он, — и к тому же достойный муж, который боролся за все, что есть честного и благородного на земле.

— А что считаешь ты самым благородным и честным, вождь? — спросила я, надеясь разузнать подробнее о его взглядах.

Не забуду его ответа, двух слов — удивительных, ошеломляющих:

— Чистота отцовства.

В моей голове пронеслись обрывки бесчисленных журнальных статей, отразивших модные теории об уравнивании женщин в правах с мужчинами; но рассказ о благородной роли «чистоты отцовства», единственный в своем роде, мне довелось услышать из уст сквомишского вождя. Сюжет этот в виде легенды передавался индейцами от столетия к столетию, а чтобы люди никогда не забывали великого смысла этих слов, вечным напоминанием стоит скала Сиваш, воздвигнутая божеством в память о том, кто хранил в чистоте собственную жизнь, чтобы чистота стала достоянием будущих поколений.

То было «тысячу лет назад»— ведь все индейские легенды начинаются в очень давние времена… Прекрасный юный вождь отправился в своем каноэ к верховьям побережья за стыдливой маленькой северянкой; он взял ее в жены и привез домой. Несмотря на юные годы, молодой вождь показал себя отменным воином, бесстрашным охотником, доблестным мужем среди мужей. Племя любило его, враги уважали, а злые, коварные и трусливые люди боялись.

Он свято чтил обычаи и традиции предков, поучения и советы старейшин. Неукоснительно следовал он каждому обряду и правилу, принятому в народе. Он сражался с врагами племени, как подобает неистовому воину. Он распевал боевые песни, участвовал в военных плясках, крушил врагов, но к маленькой жене-северянке относился с почтением, какого не испытывал и к собственной матери, — ведь ей предстояло стать матерью его сына-воина!

Год катился по кругу, недели превращались в месяцы, зима переходила в лето, и однажды летним днем он проснулся на рассвете, услыхав ее призыв. Она стояла рядом, улыбаясь.

— Это случится сегодня, — с гордостью сказала она.

Он вскочил со своего ложа, устланного волчьими шкурами, и стал всматриваться в наступающий день. Ожидание того, что он принесет с собой, казалось, было разлито во всем лесном мире. Он нежно взял ее за руку и повел сквозь чащу к прибрежью, к тому месту, где чарующий массив, что зовется сейчас Стэнли-Парком6, изгибается у Проспект-Пойнта.

— Я должен плавать, — сказал он.

— Я тоже должна плавать.

Они улыбнулись друг другу с полным пониманием двух существ, для которых был законом старинный индейский обычай. Обычай, согласно которому родители будущего ребенка должны плавать до тех пор, пока тело их не сделается таким чистым, что и дикий зверь не сможет учуять их приближение. Лишь если лесные звери не побоятся их, тогда — и только тогда — будут они готовы стать родителями ребенка, а ведь для всех диких тварей нет ничего страшнее запаха человека!

И вот, пока с восточной стороны неба прокрадывался серый рассвет и весь лес пробуждался к жизни нового радостного дня, оба они погрузились в воды Теснин. Но вскоре он вывел ее на берег, и она, улыбаясь, скрылась за исполинскими деревьями.

— А теперь иди, — сказала она, — но возвращайся на восходе солнца. Ты увидишь — я буду уже не одна…

Он улыбнулся в ответ и вновь бросился в море. Он должен плавать, все время плавать в эти часы, пока отцовство нисходит к нему. Согласно обычаю, он должен быть чистым, совсем чистым, без единого пятнышка, и тогда его дитя, явившись в мир, сможет прожить в чистоте собственную жизнь. Если же он не проведет этих долгих часов в море, дитя его станет потомком запятнанного отца. Он должен сделать все для своего ребенка, и его собственная слабость не должна стать помехой в час рождения сына. Таким был закон племени — закон священной чистоты.