Затерянный остров и другие истории - [50]
Все обменялись радостными приветствиями. Профессор и миссис Аллан прямо-таки глаз не могли отвести от своего вернувшегося сына. Однако на лице Тони лежала грустная тень предстоящего расставания, и радостным для него был только один момент — когда на платформе к нему подошел сам Спящий Гром и в присутствии остальных пассажиров не спеша снял со своей головы убор из орлиных перьев и протянул его Тони. Северный Орел сказал за него:
— Мой отец говорит, что ты храбрый и поэтому должен принять этот знак храбрости. Ты навсегда останешься в его сердце, ты не говорил с ним громко.
— Кто на Калгари, просьба занять места! — раздался голос проводника.
На какой-то миг пальцы индейского юноши и белого встретились в тесном рукопожатии. Сам не заметив как, спотыкаясь, Тони поднялся на ступеньки своего вагона и, пока поезд, набирая скорость, направлялся к подножию горы, стоял на задней площадке, не отрывая глаз от маленькой станции и индейских типи, медленно уплывавших назад, назад, назад, и думая лишь о том, чтобы сдержать набежавшие на глаза слезы и не выпустить из рук подарок Спящего Грома — убор из орлиных перьев.
Из сборника «КРЕМЕНЬ И ПЕРО»
ОРЛИНЫЙ ВОЖДЬ
На пустынных просторах прерий не жалели они лошадей —
Не уйдет теперь от расправы краснокожий лживый злодей.
На восток в поселок индейский он бежал и чуть не исчез
За рекой, где на многие мили тополиный тянется лес.
Оставить его в покое? Никогда! Слыхали везде
О грозе поселенцев белых, о крутом Орлином Вожде.
Всю равнину он держит в страхе, жжет и грабит который год,
Налетает, подобно вихрю, разоряет, уводит скот…
Но не зря на просторах прерий не жалели они лошадей:
Пойман, выслежен, загнан в угол краснокожий вор и злодей.
Подступили с тылу к вигвамам: «Мы нашли тебя наконец!
Бьет без промаха, без осечки благородный английский свинец».
Но пустой оказалась берлога — хитрый зверь избежал западни,
В приумолкшем индейском поселке только женщины были одни.
«Хватит прятаться, пес краснокожий, мы сразиться хотим с тобой!
Ты привык воровать ночами, — как мужчина, выйди на бой!»
И в ответ из лесов тополиных боевой послышался крик,
На опушку походкой шаткой безоружный вышел старик:
С тех далеких первых набегов пролетело полсотни лет —
Ненавидимый Вождь Орлиный превратился в живой скелет.
Под морщинистой, дряблой кожей своенравный угас огонь,
В безразличных глазницах голод и усталость от вечных погонь.
На врагов взглянул исподлобья, зарычал, как затравленный зверь:
«Молодым не боялся я смерти, не боюсь ее и теперь!»
И слова прозвучали гордо на старинном наречье кри:
«Постоять за себя умеют краснокожие дикари.
Ненавистников бледнолицых перебью я по одному…»
Прокричать до конца угрозу залп ружейный не дал ему —
Грудь худую пробил навылет смертоносный свинцовый дождь,
И на землю рухнул без стона одряхлевший Орлиный Вождь.
Бледнолицые поселенцы громогласный издали крик
И, как бесы, ринулись к месту, где недвижный лежал старик.
«Бросьте тело его шакалам, раскромсайте на сто частей,
Он от наших убитых братьев не оставил бы и костей!»
Кровожадно ножи блеснули над простертым вождем, как вдруг
От надсадного женского крика замер лес занесенных рук —
Дочь вождя им путь преградила, палачей кляня без конца,
И набросила одеяло на поверженный труп отца.
И слова прозвучали гордо
на старинном наречье кри:
«Отдавать врагам своих мертвых не приучены дикари.
Кто дерзнет прикоснуться к телу, пусть сначала убьет меня!»
Проклял ведьму главарь бледнолицых и назад повернул коня.
Чертыхались всадники, зная, не добиться им ничего,
Если женщина в исступленье, если в гневе индейская скво.
А несчастная закричала, справедливой злобы полна,
О неправдах, что с самого детства претерпела от белых она:
«Убирайтесь отсюда, трусы, или нет у вас больше стыда?
Вы убили душу, но тело не отдам я вам никогда!
Вы травили его, как зверя, — зверь опасен, покуда жив,
Вы его называли вором, корки хлеба его лишив.
Вы народ мой обворовали, дичь и пастбища отобрав,
Вы несли нам чуждую веру вместо древних исконных прав,
Вы за нашу землю платили преступлением и грехом,
Рассуждая лишь о хорошем, помышляя лишь о плохом.
Что нам ваша Священная Книга?16 Мы ее не поймем вовек,
Но нетрудно понять, как вором может честный стать человек.
Убирайтесь! Мы знаем сами, что такое вера и честь.
Рассуждать о боге не станешь, если в доме нечего есть.
Возвратите нам нашу землю, наши пастбища и стада,
Возвратите леса и реки, что индейскими были всегда,
Возвратите нам мир и пищу, над страной возвратите власть
И вините проклятый голод: он заставил индейца красть!»
ПЕСНЬ МОЕГО ВЕСЛА
Из-за высоких скалистых преддверий,
Ветер западный, ветер прерий,
Дуй-задувай!
Парус мой тонкий не забывай,
Белый-белый,
Вот он поник, ослабелый:
Где-то за далью поголубелой
Ветер скитается в горном краю,
Не вспоминая про лодку мою.
Парус долой — он мне больше не нужен!
Ветер ленивый со мною не дружен.
«Западный ветер, усни,
Там, где трава, где одни
Степи, степи,
Где средь волнистых великолепий
Тянутся синие горные цепи,
Голову сонную спрячь под крыло», —
Тихо мое напевает весло.
Ровно гребет кормовое весло,
В небе смеющемся солнце взошло,
Ярко-ярко,
Светит нежарко,