— Как оно, Катце? — вдруг серьезно спросила Рара, — Как оно: после изысканного убранства усадьб и поместий, после галантных владетелей, целовавших кончики пальцев так, что дрожь проходила по телу, после блеска и нищеты Света и игр и интриг Тени оказаться на затерянном хуторе в лесу, жить с крестьянином, рожать ему детей, варить продел животным и чистить стойла? Оно того стоило?
— Стоило, Рара, стоило. Янык — он надежный, крепкий, за ним, как за стеной. Он нежный, и заботливый, за семью наизнанку вывернется. Дети — радость моя. Я еще полчаса назад была счастлива, как и десять лет прежде, даже оправдание какое-то появилось прошлой, такой глупой, смерти.
— Почему была счастлива, Катце?
— Потому, что пришла ты, и сказала, что меня ищет Баст. Значит рано или поздно — найдет.
— Прости за плохие новости, — тихо выдохнула Раравис.
— Спасибо за предупреждение, — так же тихо выдохнула ответ Катце, — я придумаю, как своих обезопасить на всякий случай.
— Ты им сказала?
— Нет.
— Почему, Катце? ПОЧЕМУ? Они должны понимать КТО ты! Ты и тут оборвешь все ниточки?
— Они не поймут, для них это хуже проказы. Даже Анхель, и тот… впрочем, о чем я. Им еще тут жить, сама знаешь — деревенские, если что только заподозрят, житья им не дадут. Нет, когда придет время, для семьи я умру насовсем.
— Ох, не права ты, Катце, и про Анхеля не права- покачала головой зверушка, — но дело твое.
— Мое, — согласно кивнула хозяйка в ответ, — пойдем, положу тебя в детской, и спи себе…
На рассвете третьего дня Рара скользнула на подушку к хозяйке и мягко тронула ее лапой.
— Я ухожу, твои через пару часов будут, я их возок слышу. Досыпай, не надо провожать, ты же знаешь — мне двери и запоры не препятствие. Мужу своему от меня кланяйся, судя по всему — и правда мужик хороший.
— Легкой дороги и быстрых лап тебе, — ответил сонный голос.
Рара спрыгнула на пол, подбежала к окну, потом обернулась и осторожно спросила:
— Он о тебе спрашивал… Что-нибудь передать?
Хозяйка не отвечала и Раравис совсем было решила, что она снова заснула, когда с кровати донеслось:
— Ничего. Даже не говори, что ты меня видела.
— Как скажешь, — отозвался зверек, и прошел сквозь стекло наружу.
В маленьком фамильном охотничьем домике, утопающем в снегу, высокий, поджарый аристократ грел у камина руки. Темно-зеленый мундир с черными обшлагами и высоким воротником-стойкой, шитыми серебром, украшенный серебряными пуговицами и черными шнурами, казалось, душил его — аристократ время от времени пытался оттянуть ворот пальцем. Старый камердинер, принесший в людскую заиндевевшую рычью шубу и шапку господина на просушку, наклонился над ухом дворецкого:
— Нервничает. Старается не показывать, но нервничает — все пальцы в волосы запускает, вся работа куафера насмарку, а как тот бился, седину прятал! И панталоны серые потребовал, которые еще Эта покупала, и сапоги дрессенские…
Дворецкий согласно кивнул: это было черезвычайно странно.
Аристократ снова запустил пальцы в волосы, и уставился в огонь, как вдруг из камина выскочил язычок пламени, сделал кульбит, и уселся на ковре маленьким, рыжим зверьком с полосатой спинкой.
Аристократ ахнул, шагнул вперед, протягивая руку. Раравис вскочила ему на ладонь, рывком сдвинула в сторону обшлаг, и провела хвостом по тонкому серебряному браслету с подвеской-кошкой:
— Решай сейчас. Баст её ищет, рано или поздно найдет. Делай выбор — ждать или обрубить концы, САМ делай, не тяни меня за хвост, мне её уводить и прятать, я должна быть в «якорях» уверена. Если хоть тень сомнений останется — откажись.
Зверек метнулся к камину, вслед ему полетел вопрос, заданный низким, рычащим голосом:
— Она просила что-то передать?
— Нет, Анхель.
И зверек рассыпался в камине искрами под сдавленные ругательство.
За окном послышался шум подъезжающего экипажа.
Аристократ на мгновенье задумался, потом кивнул своим мыслям, одернул мундир, встряхнул головой так, что на лоб упала неровная, черная с проседью челка, скривил тонкие губы в усмешке, и прищурил карие с серыми крапинками глаза на входящего.
— Итак? — поплыл по комнате его низкий голос, от которого, казалось, в комнате резко похолодало.
