Затерянные миры. Зотика - [22]

К утру все они покинули Ксилак, отправившись в другие страны, чтобы никогда не возвращаться...

В тот же вечер Намирра сидел в одиночестве в большом зале своего дома, отпустив прислужников. Перед ним на гагатовом алтаре стояла огромная черная статуя Тасайдона, которую вдохновленный дьяволом скульптор давным-давно изваял для грешного короля Тасууна по имени Фарнок. Архидемон был изображен в облике вооруженного воина с мечом в поднятой руке. Статуя долго лежала в засыпанном песком дворце Фарнока, ставшем прибежищем бездомных бродяг. Намирра с помощью ворожбы нашел ее, заколдовал адское изображение и с тех пор с ним не расставался. И часто, устами статуи, Тасайдон давал предсказания Намирре или отвечал на его вопросы.

Перед черным идолом висело семь серебряных ламп, отлитых в форме лошадиных черепов. Пламя вырывалось из их глазниц, меняя цвет от голубого до пурпурно-красного. Странным и внушающим страх был этот свет, вызывающий игру зловещих теней на лице демона под украшенным гребнем шлемом. Намирра сидел в кресле, облокотившись на подлокотники, вырезанные в виде змей, и мрачно разглядывал статую. Он спросил нечто у Тасайдона, но демон, говорящий устами идола, отказался отвечать. И в душе Намирры поднялся бунт. Чародей обезумел от гордыни, вообразив себя повелителем всех колдунов и царем над всеми князьями дьявольского мира. После долгих раздумий он повторил свой вопрос вызывающим и надменным тоном, обращаясь к Тасайдону, как равный к равному, словно тот не был его всемогущим сюзереном, которому он поклялся в верности.

— До этого я помогал тебе во всем, — ответил идол, звучно и веско, и голос его эхом отозвался под сводами дворцового зала — Да, бессмертные демоны огня и тьмы армиями приходили на зов твоих заклинаний, и крылья адских духов поднимались и заслоняли солнце по твоему зову. Но сейчас я не буду помогать в задуманном тобой мщении, потому что император Зотулла не делал мне зла. Напротив, он верно служил мне, сам того не ведая. И люди Ксилака, погрязшие в пороке, не последние из моих земных почитателей. Поэтому, Намирра, лучше тебе жить в мире с Зотуллой и забыть ту давнюю обиду, которую он причинил попрошайке Нартосу. Потому что пути рока неисповедимы, и смысл его законов подчас непонятен. Воистину, если бы копыта коня Зотуллы не ударили тебя, твоя жизнь сложилась бы иначе: имя и слава Намирры все еще спали бы в забвении, как никем не увиденный сон. Да и ты сам так бы и остался уммаосским попрошайкой, никогда бы не стал учеником мудрого и ученого Умфалока. И я, Тасайдон, потерял бы величайшего из всех некромантов, которые когда-либо служили и подчинялись мне. Подумай хорошенько об этом, Намирра. Похоже, мы оба в долгу у Зотуллы за тот удар, который он тебе нанес.

— Да, в долгу, — непримиримо прорычал Намирра. — Я заплачу этот долг завтра... И мне помогут те, кто откликнется на мои заклинания вопреки твоей воле.

— Не стоит мне перечить, — промолвил идол, помолчав немного. — Не стоит призывать тех, о ком ты упомянул. Я вижу ясно твои намерения. Ты слишком горд, упрям и мстителен. Что ж, поступай как знаешь, но не порицай меня за то, что получишь.

Статуя умолкла, и в зале, где сидел Намирра, воцарилась тишина. Только огни мрачно мерцали, меняя цвет, в лошадиных черепах, и неугомонные тени то взлетали, то падали на лик идола и лицо Намирры. Затем, уже за полночь, волшебник встал с кресла и поднялся по винтовой лестнице на самую высокую башню, на вершине купола которой было единственное маленькое круглое окно. Намирра с помощью магии устроил так, что на последнем витке лестницы казалось, будто он спускается, а не поднимается, и, достигнув последней ступени, он смотрел через окно вниз, а звезды мерцали под ним в головокружительной бездне. Там, встав на колени, Намирра коснулся тайной пружины в мраморной стене, и круглое стекло беззвучно отошло назад. Лежа ничком на изогнутом потолке купола лицом к бездне, свесив бороду, которая тихо колыхалась на ветру, он прошептал древние руны и воззвал к неким созданиям, которые не принадлежали ни аду, ни земле, и вызывать их было еще страшнее, чем подземных дьяволов или духов земли, воздуха, воды и огня. Он заключил с ними соглашение, нарушив волю Тасайдона, и воздух вокруг него застыл от их голосов, иней покрыл его черную бороду от холода их дыхания, когда они склонились над землей...

С неохотой пробудился император от пьяного сна, и дневной свет показался ему тьмой, ибо вспомнил он о приглашении, которое боялся как принять, так и отвергнуть. Но, несмотря на страх, Зотулла сказал Обексе:

— В конце концов, кто он такой, этот шакал, что я должен бежать на его зов, как попрошайка, призванный с улицы каким-нибудь надменным господином?

Обекса, золотокожая девушка с Уккастрога, острова Палачей, нежно поглядела на императора раскосыми глазами и ответила:

— О Зотулла, ведь в твоей воле принять предложение или отказаться. Повелитель Уммаоса и Ксилака сам решает, идти ему или остаться, и ничто не может поколебать его власть. Так почему бы тебе не пойти?

Обекса, хотя и боялась колдуна, смело разглядывала дьявольский таинственный дом, о котором никто ничего не знал. И снедаемая любопытством, свойственным всем женщинам, желала увидеть знаменитого Намирру, чей облик был поводом для догадок и легенд.