Затерянная земля - [180]
Дело в том, что туземцы только и умели, что убивать лошадей; приручать их, делать своими друзьями — на это у них не хватало ума. Вообще они проявляли к животным такое бесчувствие, которое казалось Белому Медведю и непонятным и возмутительным. Мало того, что они убивали животных на охоте, они еще хладнокровно мучили их ради забавы; им и в голову не приходило подойти к животным дружелюбно; насколько мог понять Белый Медведь, эти трусливые двуногие считали себя неизмеримо выше всего, что называлось животным. У Барсуков, вообще, было множество особенностей, которыми они гордились, и которые Белый Медведь охотно им оставлял, нисколько им не завидуя.
Судьба первобытного народа успела подвергнуться многим изменениям с того времени, как Младыш Древний расстался с ними в утраченном краю. Большинство его родичей направилось прямо на юг и рассеялось в дальних тропических странах, откуда не подавало о себе никаких вестей на протяжении чуть ли не целого земного периода, пока потомок Младыша, Колумб, не отыскал одну их ветвь на Вест-Индских островах. Еще позже другой потомок Младыша, Дарвин, обнаружил один из последних побегов племени, сохранившийся во всей первозданной чистоте, на Огненной Земле.
Но в те времена, когда жил Белый Медведь, они успели дойти только до Южной Европы и начали понемногу перебираться в Африку и в Азию. На севере всегда оставались арьергарды, которые лучше выдерживали холод, нежели остальные, и после того как климат на севере стал теплее, многие из них вернулись на старые места, следуя за возвращавшимися животными и перелетными птицами, но только не оседали на месте, а кочевали туда и обратно, сообразуясь с временами года.
В ту эпоху, когда первобытные люди выселились из Скандинавии, страна эта еще находилась в связи с остальным материком Европы; лишь позже ее отделили от материка проливы, через которые люди уже не могли перебираться, но зато они делали обходы по берегам остзейских провинций и вместе с тем распространялись вглубь России; Белый Медведь, таким образом, застал их на побережье Балтийского моря.
Вначале пришельцы и туземцы не могли столковаться, и одни готовы были думать про других, что у них вовсе кет языка, а только бессмысленные звуки. Но скоро они научились ловить смысл сказанного, и различие языков дало первый толчок к образованию понятий, которые затем облеклись в твердые формы.
Белому Медведю, впрочем, недолго было схватить в казавшемся ему сначала совсем чужим языке Барсуков знакомые слова, которые, должно быть, когда-то звучали одинаково на обоих языках. Барсуки умели также рассказывать былины и старые предания; так, например, у них сохранилось туманное предание о человеке, который убил своего брата и за это был проклят и изгнан в пустыню. Белый Медведь прослушал с большим сочувствием рассказ об этом злодеянии и дал рассказчику кусок хлеба.
Жившие тут первобытные люди были уже не совсем такими, какими оставил их когда-то Младыш. Бесприютность и нужда изменили их к худшему, сделали более чувствительными к невзгодам и более завистливыми. От беспечности и бездумного добродушия, которыми отличались когда-то их лесные предки, не осталось больше и следа; они уже больше не раскачивались на верхушках деревьев, держа в руках одно яблоко и стряхивая от нечего делать все остальные на землю; волосяной покров на их теле повытерся от времени и нужды; его заменили пот и пыль изгнания. Но они ничему не научились, — разве только прикрывать себе спину от зимней стужи, от которой вечно убегали в буквальном смысле слова; им даже невдомек было одеться толком, и они постоянно таскали за собой старые овчины, которыми защищали спины от непогоды. Но выделать эти овчины они не догадывались, и овчины были жесткие и ломкие. Ими дикари пользовались во всех случаях, прикрывались ими и в минуты опасности, и на охоте, и засыпая у своего очага. Жилищ эти люди себе не строили, а ютились, как дикие звери, в ямах на голой земле или где-нибудь под кустом, а когда дело шло к зиме, толпами тянулись на юг, подобно перелетным птицам, и не показывались на севере до весны. Между тем, у них всегда был огонь. Они таскали его за собой в корзинках с трутом, совсем как их предки в первобытное время, но не продвинулись, в смысле пользования огнем, ни на шаг вперед. Горшков они не знали. О печении хлеба не имели понятия, а также не подозревали о существовании зерна вообще, даром что бродили в нем по горло: страна изобиловала диким ячменем. Нечего было и ожидать, чтобы они догадались выращивать себе зерно! Не умели они и строить судов, зато хорошо плавали сами и перебирались, таким образом, через небольшие водные препятствия. Метательных копий они не имели и обходились самыми простыми, грубо обтесанными кремневыми осколками-топорами.
Зато Барсуки обладали оружием, которое было совершенно ново для Белого Медведя; они умели пускать палочку с кремневым наконечником в долгий и верно рассчитанный полет по воздуху; для этого они пользовались рогами антилопы, между острыми концами которых натягивали жилу. Это был лук, а как они додумались до него, они и сами не могли объяснить; но они показывали, скаля зубы, как ловят ядовитых змей и втыкают им в голову кремневые наконечники, чтобы придать своим стрелам силу. Белый Медведь впервые содрогнулся, когда на его глазах от такого выстрела упала дикая лошадь и околела в судорогах, хотя стрела только оцарапала ее. Это было гнусное колдовство, и Белый Медведь не захотел учиться владеть луком. Зато сыновья его не могли оторваться от этого оружия, и в скором времени сами изготовили себе такие луки, но из ветвей осины. Яд был им, однако, ненужен, — они не охотились из засад. Они были сильны и в скором времени так наловчились метать стрелы из лука, что могли — конечно, на не слишком большом расстоянии — пробить стрелой туловище тура.
