Застывшее время - [16]

Она подняла бокал шампанского и чокнулась с Эдвардом.

– Ты счастлива? – спросил он.

– А ты как думаешь?

Подали икру – в баночке из толстого стекла, на подушке из колотого льда, а к ней треугольнички тостов, завернутые в салфетку, рубленые яйца с луком и петрушкой. Юный официант налил в крошечные рюмки водку из покрытой инеем бутылки.

– Милый, я же напьюсь!

– Ничего страшного, я поведу.

Это замечание относилось не к вечерней поездке в Суссекс, а к интерлюдии на Лэнсдаун-роуд. Словно почуяв ее – легкую – встревоженность, Эдвард быстро добавил:

– Клянусь, там абсолютно безопасно! Вся семья в Суссексе, поглощены подготовкой детского приюта. Вилли отвечает за затемнение, да и вообще у нее… забот хватает. – Это был тактичный намек на Роланда – малыша, родившегося в апреле, ровно два месяца спустя после того, как Диана узнала о беременности Вилли.

– Разумеется, я тебе доверяю, – ответила она.

– Я знаю, – улыбнулся он и легонько пожал ей руку. – Ты – замечательная девушка, мне так повезло с тобой!

Доев икру, они принялись наблюдать за соседним столиком. Пожилая пара почти не разговаривала друг с другом: мужчина вставил монокль, чтобы следить за разделкой canard en presse[1], женщина с отвращением разглядывала свой рот в зеркальце. Кусочки грудки были разложены на серебряном блюде и подогревались на спиртовке.

– Слышала когда-нибудь о женщине, которая надела платье с очень низким декольте?

Диана покачала головой.

– Короче, как-то раз за столом у нее случайно вывалилась одна грудь; молодой официант заметил это и тут же ловко вправил ее обратно рукой.

– Какая находчивость!

– Вовсе нет! К нему подошел метрдотель и прошипел: «В нашем ресторане принято пользоваться слегка подогретой ложкой!»

– Милый! Ты все выдумал!

– Честное слово! Я лично знаю парня, который видел это собственными глазами.

Из филе выдавили сок и теперь подогревали в серебряном соуснике на второй спиртовке.

– А что, если все захотят это блюдо? – предположила Диана.

– Тогда заведение окажется в тупике. Я сам как-то утку не очень – слишком жирная. Предпочитаю простую еду.

– Икру и куропатку ты называешь простой едой?! Их едят только на званых обедах по большим праздникам!

– А у меня и есть праздник – день рождения. Вот решил отметить в узком кругу.

После секундного замешательства – как она могла забыть! – Диана возразила:

– Ты же родился в мае!

– А я праздную день рождения каждый месяц.

– Тогда ты, должно быть, ужасно старый!

– Да, я отлично сохранился для своего возраста. – Сомелье принес кларет и налил немного в бокал Эдварда; тот внимательно принюхался и кивнул: – Неплохо.

– Что это? – Ему нравилось, когда она интересуется вином.

– Понте-Кане двадцать шестого года – подойдет к куропатке.

– М-м…

Разница между Эдвардом и ее мужем – одна из многих – заключалась в том, что Ангус вел себя как богач, не являясь таковым, а Эдвард – как человек чуть более состоятельный, чем на самом деле. Как приятно выходить в свет и не ужиматься потом неделями! А еще приятно проводить время с человеком, который не притворяется, будто ему все наскучило. Ангус считал хорошим тоном носить маску усталой пресыщенности, тогда как Эдвард умел искренне наслаждаться жизнью и не собирался этого скрывать.

– Здорово, правда? – улыбнулся тем временем последний, разделываясь с птицей. – Это я хорошо придумал – провести целое утро на лесопилке: железное алиби! И потом, разумеется, мне нужно забрать из квартиры кучу вещей для Вилли, а вечером будут ужасные пробки…

– Вполне возможно, что и правда будут.

– Ну, посмотрим. Главное – наслаждаться сегодняшним днем, а будущее само о себе позаботится.

Увы, так не бывает, думала Диана несколько часов спустя, лежа в чужой спальне. Точнее, может, и бывает, только не с ней. Собственное будущее расстилалось перед ней унылым, серым безбрежьем, а она болталась где-то в кильватере на веревке, как приговоренная. Если начнется война – а Эдвард считал, что непременно начнется, – ей придется провести зиму в сыром коттедже с Айлой и Джейми. Разумеется, она обожала Джейми, но с золовкой было скучно до умопомрачения. Другой вариант – поехать на зиму (точнее, на всю войну) в Шотландию к родителям Ангуса (они ее терпеть не могут) – и тогда у нее не будет ни малейшего шанса увидеться с Эдвардом. Ангус заявил, что хочет вступить в армию – по крайней мере уберется с глаз долой; однако и Эдвард тоже рвется на фронт. Он уже пытался попасть на флот – не взяли, но он обязательно что-нибудь придумает. Ей вспомнился прошлый год, хотя тогда случилась неожиданная отсрочка; вряд ли стоит надеяться на повторение.

Эдвард спал. Она повернула голову, разглядывая его. Эдвард лежал на боку, положив руку на ее правую грудь – самую любимую, по его словам. У Дианы был не по моде большой бюст, однако ему нравилось: прелюдия всегда начиналась с него. В расслабленном состоянии его лицо носило печать простого благородства: широкий лоб с «вдовьим хохолком», крупный нос с горбинкой – каждая ноздря украшена шелковым, чувственно курчавящимся волоском, заметным, только если голова запрокинута. Синева чуть ниже скул (он брился дважды в день, если предстоял выход в свет), подбородок с ямкой посередине, опрятные усы щеточкой, почти не скрывающие длинную, узкую верхнюю губу, причудливо контрастирующую с полной нижней. Спящие выглядят совсем иначе, подумалось ей: открытые глаза отвлекают от истинного портрета души. Поскольку им предстояло расставание, да и секс был хорош – лучший в его жизни, уверял Эдвард, – и теперь он лежал рядом, такой красивый и беззащитный, что она почувствовала прилив нежности, одновременно романтической и материнской. «Разбуди меня, если отрублюсь, – попросил он ранее. – Если мы опоздаем, мне всыплют по первое число» – совершенно мальчишеская реплика!