Застрять с тобой - [17]

А потом я открываю рот, и это становится чем-то совершенно другим. Мягкое прикосновение наших языков. Его ворчание. Мой стон. Это ново, но в тоже время правильно. Его запах. То, как он держит мою голову в своей руке. Восхитительный, жидкий жар растекался по моему животу, поднимаясь вверх по нервным окончаниям. Хорошо. Это хорошо, и я дрожу, и это очень, очень хорошо.

— Если… — Я начинаю, когда он отстраняется глотнуть воздуха, но тут же останавливаюсь, когда он зарывается лицом мне в горло.

— Это нормально? — спрашивает он, глубоко вдыхая воздух на моей коже, как будто мой гель для душа Target — это какой-то наркотик, одурманивающий сознание.

Моё «Да» слабое, бездыханное. Когда он кусает меня за ключицу, я обхватываю руками его плечи, а ногами — его талию, и удовольствие от близости пронзает меня, как самое острое лезвие.

Он твердый. Я чувствую, насколько он твердый. Он хочет, чтобы я это почувствовала, думаю я, потому что его рука скользит вниз к моей заднице и притягивает меня к себе. Я извиваюсь, экспериментально крутя бедрами, и он хрипло стонет мне в рот. — Веди себя хорошо, — упрекает он, сурово, немного грубо. Он крепко обхватывает меня, прижимает к себе, и я неожиданно вздрагиваю от команды в его словах.

Это быстро обостряется. По крайней мере, для меня. Проходит несколько секунд, может быть, минут, в течение которых мы просто целуемся, целуемся и целуемся, Эрик наклоняется еще ближе, а я следую его примеру, жидкий тепло разливается внутри меня. А потом я начинаю замечать их: тихие стоны. Резкое шипение, когда его член трется о внутреннюю часть моего бедра. То, как его пальцы жадно впиваются в мои бедра, затылок, поясницу. Он попеременно то прижимает меня к себе так сильно, как только может, то вообще избегает прикасаться ко мне, упершись руками в край полки, чтобы оставить между нами некоторое расстояние. Я думаю, что он, возможно, пытается замедлить процесс. Может быть, сбавить темп.

Думаю, ему это не удается, не очень хорошо.

Я отстраняюсь, и его глаза медленно открываются. Они стеклянные, расфокусированные, почти черно-синие, застывшие на моих губах. Когда он пытается наклониться для очередного поцелуя, я останавливаю, положив руку на грудь. — Спальня? — Я задыхаюсь, потому что он выглядит так, будто может просто трахнуть меня в коридоре, и я боюсь, что с радостью ему это позволю. — Или, если хочешь. вот. хорошо, если ты…

Он кладет руку под мою задницу и несет меня по коридору, как будто я не тяжелее его кота. Когда он включает свет, кровать огромная и не заправленная, а в комнате так пахнет им, что мне приходится ненадолго закрыть глаза. Он ставит меня на ноги, и я собираюсь спросить его, так ли это необходимо, не могли бы мы сделать это в полумраке, но он уже расстегивает рубашку, не сводя с меня глаз. У меня пересыхает во рту. Если подумать, свет не помешает. Вероятно.

Эрик — это гора. Гигантский купол из плоти и мускулов — не GQ-образных, не нелепо очерченных, а солидных, размером с дубовую рощу, и я могла бы погрузиться в разглядывание и катастрофически потерять счет времени, потому что:

— Раздевайся, — говорит он, нет, приказывает, и я снова вздрагиваю. Что-то в нем есть. Что-то властное. Как будто его первый инстинкт — командовать. — Сэди, — повторяет он. — Раздевайся.

Я киваю, сбрасываю сначала джинсы, потом свитер. Я отчаянно ищу в себе мужества, чтобы продолжить, когда слышу низкое, хриплое: — Не пурпурные.

Я смотрю вверх. Эрик стоит передо мной, голый, высокий, большой и словно… словно второстепенное божество из какого-нибудь скандинавского пантеона, замкнутое существо, которое предпочитает держаться в тени, но всё равно может получить пару островов Балтийского моря названных в его честь. Он великолепно не стесняется своей наготы. Я, с другой стороны, видимо, слишком смущена, чтобы снять свою белую майку или заглянуть ниже его пупка.

Не то, чтобы он, кажется, замечает. Его глаза снова остекленели и смотрят на то, как мои черные трусики обтягивают бедра, словно он хотел бы, чтобы они были выжжены на его сетчатке. У меня возникает искушение снова надеть джинсы. — Что?

— Они не пурпурные.

— Я не… Ой. Я пошла домой и переоделась. А также… считается ли это презентацией? — Мне всё равно следовало надеть что-нибудь поприличнее. Может быть подходящий бюстгальтер. Проблема в том, что, если бы пять часов назад кто-нибудь сказал мне, что к концу дня я окажусь в спальне Эрика Новака, я бы списала это на лихорадочный сон и дала бы ему немного адвила. — И это не пурпурный, это…

— Лавандовый, — говорит он с едва заметной улыбкой, а потом мне уже не нужно долго думать, потому что одно из его бедер скользит между моими, и он проводит меня спиной вперед к своей кровати. У меня под спиной пуховое одеяло, и довольно устрашающая эрекция, на которую я до сих пор не могу заставить себя смотреть, и сотни фунтов датского достоинства надо мной. Эрик нетерпелив, решителен и явно опытен. Он стонет мне в шею, потом в грудь, бормоча что-то, что может быть «блять», или «идеально», или моё имя. То, как он думал об этом весь день во время совещаний,