Застольные беседы - [73]

Отсюда перешли к вопросам о происхождении слов δει̃πνον «обед» и 'άριστον «завтрак». Было признано, что 'άριστον — это то же самое, что α̉κράτισμα, как показывает стих Гомера, где говорится, как Эвмей с гостями

С ложа восстав на заре, себе приготовили завтрак ('άριστον).

Собеседники нашли убедительным, что название 'άριστον связано со словом α'ύρα «утренний ветерок» и α'ύριον «завтра»; а название обеда δει̃πνον означает, что обед прерывает διαπαύει — труды: ведь обедают закончив работу или делая в ней перерыв, как можно заключить из стиха Гомера

В час же, как муж дровосек начинает обед свой готовить…[837]

Если только не предпочесть другое объяснение: завтрак — это еда, имеющаяся наготове, легко получаемая из того, что найдется под руками, и его название 'άριστον — это видоизмененное ρ̉α̃στον «легчайшее»; а обед как трапеза, требующая особого приготовления, получил название δει̃πνον от слова διαπεπονημένον «выработанное».

5. Тут мой брат Ламприй, прирожденный задира и насмешник, заявил, что если пуститься в столь безудержную болтовню, то можно показать и в языке римлян еще в тысячу раз более обоснованные названия трапез[838], чем в греческом: «Обед» получил название κη̃να от слова κοινωνία «общение», потому что завтракали древние римляне без гостей, а обедали в общении с друзьями. Название завтрака πράνδιον указывает на его час — 'ένδιον «полдень», откуда и ευ̉διάζειν «проводить полуденный отдых». Или же обозначает раннюю — πρωινή — еду, или же пищу, которой пользуются прежде, чем в ней окажется недостаток — πρὶν ε̉νδεει̃ς γενέσθαι. Не говоря уже о таких словах, как στρω̃μα «скатерть», οι̃νος «вино», μέλι «мед», 'έλαιον «елей», γεύσασθαι «вкусить», προπιει̃ν «выпить здравицу» и множество других, явно воспроизводимых римлянами в пх языке; кто возразит против того, что κωμισσάρι «гулять» восходит к греческому κω̃μος «праздничное шествие», μισκη̃ρε «смешивать» соответствует слову 'έμισγε «смешала» в гомеровском стихе:

Третья смешала в кратере серебряном воду с медвяным

Сладким вином…[839]

что μη̃νσα («стол») получила свое название, как находящаяся ε̉ν μέσω «посредине»; πα̃νις «хлеб» — как утоляющий πει̃να «голод», κορω̃να «венок» — от κάρα «голова», наподобие того, как Гомер употребил слово στεφάνη «ободок» в значении κράνος «шлем»[840], и что слово 'έδερε «есть» — от 'έδειν, а δεντης «зубы»-от ο̉δόντες, а λάβρα «губы» происходит от λαβει̃ν «взять» и βορά «еда»? Надо или без смеха принимать все эти домыслы, или вообще отказаться от объяснения слов путем произвольного толкования насильственно выхваченных из них частей.[841]

Вопрос VII О пифагорейских наставлениях, предписывающих не допускать в доме присутствия ласточек, и поднявшись с постели, убирать ее

Участники беседы: Сулла, Луки и, Плутарх, Филин

1. Когда я после продолжительного отсутствия вернулся в Рим, карфагенянин Сулла по римскому обычаю дал в ознаменование моего возвращения званый обед[842], на который был приглашен в числе немногих других товарищей ученик пифагорейца Модерата по имени Лукий, родом из Этрурии. Он заметил, что мой друг Филин воздерживается от мясной пищи[843], как бы по убеждению, и это было для него поводом повести речь о Пифагоре. Он сказал, что хотя Пифагор и не был этруском по происхождению, как некоторые полагают, но родился в Этрурии[844] и там же получил воспитание и образование. Подтверждается это тем, говорил Лукий, что только в Этрурии тщательно соблюдают на деле наставления, хранимые и в устной передаче и в писаниях пифагорейской школы:[845] поднявшись с ложа, убирать постель; не оставлять на золе следов снятого горшка, а сглаживать ее; не допускать в доме присутствия ласточек; не переступать через метлу; не содержать в доме птиц с кривыми когтями.

2. Среди всех этих сообщенных Лукием наставлений наиболее странным показалось то, что ласточка, существо безобидное и дружественное человеку, изгоняется наравне с кривокогтными, то есть с хищными и кровожадными птицами. Некоторые из древних пытались объяснить это предписание тем, что толковали это требование как иносказательно направленное против клеветников и шептунов[846], вкравшихся в близость к дому; но и самого Лукия это толкование не удовлетворяло: ничего общего с нашептыванием у ласточек нет, а болтливость им свойственна не более, чем сорокам, куропаткам и курам. «Не предположить ли тогда, — сказал Сулла, — что чураться ласточек заставляет известный миф о детоубийстве?[847] Возможно, что пифагорейцы устрашают нас ужасными действиями Терея, его жены и свояченицы и постигшей их судьбой: ведь ласточек и поныне называют Давлидами. А софист Горгий[848], когда ласточка сбросила на него свой помет, посмотрев вверх, сказал: «Некрасиво это, о Филомела». Но, может быть, и такое объяснение — пустой вздор: ведь не изгоняют же соловья, столь же причастного к этим трагическим событиям»[849].

3. «Пожалуй, в этом все же есть смысл, Сулла, — сказал я. — Подумай, не отвергают ли они ласточку по той самой причине, по которой изгоняют и кривокогтных птиц: ведь она плотоядна и более всего истребляет и поедает цикад, освященных покровительством Муз