Застолье в застой - [48]

Шрифт
Интервал

В Англии недавняя трагедия принцессы Дианы ведь тоже начиналась с того, что ее подыскали в невесты наследному принцу по знатности, а не по влечению. Впрочем, в Британии человеческая породистость блюдется, выстроенная в столетиях, рыцарские звания присваиваются монархом нечасто, палата лордов концентрирует самых родовитых, самых титулованных, и никто не оспаривает мест «сэров» и «пэров». Вообще, как утверждал английский классик Дж. Пристли, двадцать из тридцати англичан знают, к какому классу себя отнести, и очень этим гордятся.

В Соединенных Штатах все определяется деньгами; американцы веруют, что в конце концов твои достоинства должны воплотиться в банковском счете. Есть клубы для богатых людей, есть районы, где эти люди живут: американская национальная элита — это прежде всего витрина жизненной успешности.

Упомянутые расклады возможны в устоявшихся и поэтому достаточно понятных обществах, но никак не у нас, где издавна, особенно с советских времен, слишком многое не выставляется напоказ. Давно не стареет строка, что у нас «внизу — власть тьмы, вверху — тьма власти». Причем — власти разнообразной: и денежной, и державной, и всяческой. Кто у нас богаче кого, сказать трудно, потому что, увы, банковские счета самых оборотистых соотечественников хорошо скрыты и американские чековые стандарты здесь не проходят. Родословные? От них мы отвыкали все послеоктябрьское время, и трудно осудить за это людей, у одних из которых предки были неграмотны, а значит, по-советски благонадежны, а у других были знатны и поэтому подлежали уничтожению. Большевики добивались, а во многих случаях и добились разрыва памяти, провала в человеческих связях, в том числе в глубине истории, — иначе они не смогли бы выжить. Никогда не забуду, как моя мать сжигала фотографии своих предков, среди которых были царские генералы и один ее дед в ранге тайного советника (до начала 30-х годов она из-за этого не имела права учиться и числилась в «лишенках», выйдя из такого состояния лишь благодаря браку с моим отцом, который был пролетарского происхождения). Зато по отцовской линии я знаю, что одного из прадедов звали Иваном Петровичем, но никакие подробности на сей счет не сохранены…

Между тем на цивилизованных уровнях бывшей империи родословные были чтимы, существовал официальный «Гербовник…», была «Родословная книга», были «Столбцы» — перечни старейших родословий, и записанные там звались «столбовыми дворянами». Александр Герцен, например, прослеживал свою родословную с XV столетия, Пушкин напоминал, что фамилии его предков «поминутно встречаются» на страницах отечественной истории. Даже если некто, как Ломоносов, учившийся в Киеве и ставший знаменитым в столицах, говорил: «Я сам знаменитый предок», то и в этом было уважение к чужой славе и желание стать достойным родоначальником для потомков. Тарас Шевченко знал своих родичей на несколько поколений в глубь истории, и вообще было хорошим тоном «ведать свой корень». Когда в опрокинутой стране Маяковский хвастался, что «я дедом казак, другим — сечевик, а душою — грузин», была в этом попытка подладиться под новый стандарт и встать в интернациональный строй. Но Владимир Владимирович хорошо помнил о дворянстве своего отца, уважал собственное происхождение; бездомных и беспамятных не чтили ни в одно время и ни в одном обществе. Дворянство впитывало в себя людей разных национальностей, и в так называемой «Бархатной книге», реестре древнейших родов — от Рюрика, есть множество редкостных фамилий, в том числе, как отмечают старинные справочники, литовцев, волынян, галичан, немцев, евреев, шведов, греков… Род Валуевых, давший империи известного министра-мракобеса, происходил, к примеру, от литовцев Воловичей, а боярский род Квашниных-Самариных считался вышедшим из Галичины, где начался от некоего Нестора Рябца. Левшины произошли от Левенштейна, Яхонтовы — от фон Долена, фаворит императрицы Екатерины Потемкин — от польских шляхтичей Потемпских. Писательские родословные тоже были не проще, чем у Маяковского: знаменитый писатель Карамзин произошел от татарина Кара-Мурзы, Пушкин — от «арапа» Ганнибала, Лермонтов — от шотландца Лермонта, Грибоедов — от поляка Гржибовского. В Гоголе было достаточно польской крови — от рода Яновских, которые давно прижились в украинских землях

Человеческое разнообразие сортируется в любом государстве; делалось это и в стране наших предков. Купцы и крестьяне оставались как бы сами по себе: играя в жизни важные роли, они не принимали видимого участия в управлении этой жизнью. У духовенства была своя система санов — от патриарха до диакона, — которая в их кругу соблюдалась. Главными столпами, на которые опиралась империя, были чиновники, военные и придворные; они считались элитой, их-то и распределяла петровская Табель о рангах, утвержденная 22 января 1722 года. Военные, гражданские и придворные чины разделялись на четырнадцать классов. «Четырнадцатый, — как писал маркиз де Кюстин, — самый низкий класс. Ниже его находятся только крепостные, и единственное его преимущество в том, что числятся в нем люди, именующиеся свободными. Свобода их заключается в том, что их нельзя побить, ибо ударивший такого человека преследуется по закону». Николая Гоголя, например, выпустили из Нежинского лицея в звании «действительного студента» и как раз с правами этого самого четырнадцатого класса…


Еще от автора Виталий Алексеевич Коротич
От первого лица

Заметки о международной мирной конференции в Нюрнберге в 1984 г.


Кубатура яйца

Известный украинский поэт Виталий Коротич около двух месяцев провел в Соединенных Штатах Америки. Эта поездка была необычной — на автомобиле он пересек Штаты от океана до океана, выступая на литературных вечерах и участвуя в университетских дискуссиях.Автор ведет свой рассказ о самых разных сферах американской жизни, убедительно и ярко показывает противоречия буржуазного общества. Он пишет о желании простых американцев знать правду о Советской стране и о тех препятствиях, которые возникают на пути этого познания.


Лицо ненависти

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Переведи меня через майдан...

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Не бывает прошедшего времени

Еще одна повесть (будущего перестройщика) Коротича о горькой доле советских эмигрантов на буржуазной чужбине, рассказанная с позиции гордого превосходства от сознания того, что лично автору - хорошо на своей социалистической родине. Также автор неустанно напоминает о том, что ни в коем случае нельзя забывать о Второй мировой войне, а, в связи с этим, - и об угрозе поднимающего свою голову неонацизма.


Двадцать лет спустя

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

«Дом Витгенштейнов» — это сага, посвященная судьбе блистательного и трагичного венского рода, из которого вышли и знаменитый философ, и величайший в мире однорукий пианист. Это было одно из самых богатых, талантливых и эксцентричных семейств в истории Европы. Фанатичная любовь к музыке объединяла Витгенштейнов, но деньги, безумие и перипетии двух мировых войн сеяли рознь. Из восьмерых детей трое покончили с собой; Пауль потерял руку на войне, однако упорно следовал своему призванию музыканта; а Людвиг, странноватый младший сын, сейчас известен как один из величайших философов ХХ столетия.


Оставь надежду всяк сюда входящий

Эта книга — типичный пример биографической прозы, и в ней нет ничего выдуманного. Это исповедь бывшего заключенного, 20 лет проведшего в самых жестоких украинских исправительных колониях, испытавшего самые страшные пытки. Но автор не сломался, он остался человечным и благородным, со своими понятиями о чести, достоинстве и справедливости. И книгу он написал прежде всего для того, чтобы рассказать, каким издевательствам подвергаются заключенные, прекратить пытки и привлечь виновных к ответственности.


Императив. Беседы в Лясках

Кшиштоф Занусси (род. в 1939 г.) — выдающийся польский режиссер, сценарист и писатель, лауреат многих кинофестивалей, обладатель многочисленных призов, среди которых — премия им. Параджанова «За вклад в мировой кинематограф» Ереванского международного кинофестиваля (2005). В издательстве «Фолио» увидели свет книги К. Занусси «Час помирати» (2013), «Стратегії життя, або Як з’їсти тістечко і далі його мати» (2015), «Страта двійника» (2016). «Императив. Беседы в Лясках» — это не только воспоминания выдающегося режиссера о жизни и творчестве, о людях, с которыми он встречался, о важнейших событиях, свидетелем которых он был.


Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов

Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.


«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.