Застолье в застой - [40]
Это был частный прием, по сути, корпоратив. Столик стоял в зале чуть сбоку, и никто на него не обращал внимания. И напрасно.
С Петром Лучинским я познакомился еще тогда, когда он руководил комсомолом Молдавии, затем наше знакомство укрепилось, когда Лучинский был заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС, давая мне должностные принципиальные указания. После этого он поработал вторым секретарем ЦК компартии Таджикистана, а позже стал даже членом политбюро ЦК КПСС. Затем события вдруг ускорились, Советская Молдавия стала независимой Молдовой, но тот же Лучинский возглавил ее парламент, а со временем стал и президентом. Затем ушел в отставку. Так же, впрочем, как стал отставником и другой застольный наш собеседник, на фото указующий пальцем и объясняющий мне нечто важное. Это Александр Квасьневский, бывший президентом Польши в конце XX века и в начале нынешнего. Служил он до этого министром спорта и министром по делам молодежи. Побыл социалистом, причем самым левым, возглавляя наследницу Польской объединенной рабочей партии «советского» времени, правившей в Польше, но постепенно передумал…
Встретил я отставных президентов на веселом застолье, когда много пили, вкусно ели и никто ни над кем не посмеивался. Жизнь такая. Надо приспосабливаться к переменчивым ветрам времени. Профессиональные политики тоже служат — важно лишь вовремя понять, кому именно. Все это утомительная работа. Даже на парусной яхте менять галсы утомительно и рискованно…
Так получилось, что нас с Робертом Рождественским часто зазывали в гости к водоплавающей публике — морякам и речникам. Всегда бывало по-разному, но одно повторялось — адмиральский чай. Впервые мы получили его, кажется, на Балтике у командующего флотом. В кают-компании адмирал жестом скомандовал вестовому, и тот принес нам с Робертом два подстаканника со стаканами чая, заваренного дочерна. Мы отхлебнули чайку, и вестовой тут же долил коньяка в стаканы до прежнего уровня. Еще отхлебнули, и так далее. Через полчаса мы уже хлебали коньяк из полных стаканов.
На фото мы гостим у командования Дунайской флотилии. Постоим еще немного (Рождественский — третий слева, а я — второй справа) и пойдем пить адмиральский чай…
Подружились мы с Георгием Гречко как-то сразу; он был человеком умным и в то же время удивительно компанейским, тактичным и дружелюбным при все своем космонавтском дважды геройстве и заслуженном научном авторитете. Но раз речь идет о застольях, расскажу про пиршество историческое, случившееся как бы само по себе.
Мы были в Болгарии на очередном миролюбивом конгрессе и на который-то день скучных заседаний решили втроем — вместе с Робертом Рождественским — купить ящик водки, ящик какой-нибудь фруктовой воды «для запивки» и уединились в одном из наших гостиничных номеров. Поговорить было о чем, и незаметно мы выпили как водку (это была венгерская абрикосовая палинка), так и «запивку». Поскольку упомянутых жидкостей было в избытке, дальнейшие воспоминания пунктирны.
Утром, когда нам надо было улетать в Москву, Гречко будили всем гостиничным персоналом и не добудились. Мы с Робертом кое-как до аэропорта добрались, но в Москве выяснилось, что свой чемодан он забыл сдать при отлете и оставил на память братьям-болгарам. Кое-как похмельно переночевав, я добрался до Киева, где почти немедленно принял телефонный звонок от Рождественского. «Посмотри, пожалуйста, свой паспорт», — попросил Роберт. Я распахнул документ, увидел его фотографию и все, что к ней прилагалось. «Понимаешь, — сказал Роберт. — Я пошел на почту получать перевод, а мне говорят, что это не я». Какие были вегетарианские времена! Доблестные пограничники двух государств позволили нам странствовать, не вникая в паспортные подробности (а может быть, наши припухшие личности на время стандартизировались…).
Мы с Гречко не раз вспоминали про все это, и он вспомнил заодно, как случай может управлять событиями даже более важными. В одном из его космических взлетов все было на грани катастрофы, и он, Гречко, почти наугад ткнул пальцем в правильную кнопку — все обошлось, репутация советской космонавтики не пострадала, никто не погиб.
Много раз после этого я пробовал опубликовать этот рассказ, как свидетельство героизма и сообразительности наших людей, но цензура всякий раз снимала его, поскольку ничего подобного у нас случится не может. Так и не напечатали.
А нам с Гречко было еще много о чем вспомнить…
С Евгением Евтушенко мы бражничали во множестве мест — навскидку вспоминаю — бывало в Москве и Киеве, в Хельсинки и Сеуле, в Нью-Йорке и Бостоне. Нас одновременно избрали депутатами последнего парламента нашей бывшей страны — обоих от Харькова. Всякий раз это было интересно. Мы делились друзьми и своими незаурядными знакомцами — у него в застольях я познакомился со многими — от американской кинозвезды Уорена Битти до российской скоропостижной знаменитости Натальи Негоды. Как-то он привел в Москве ко мне домой Стивена Коэна, профессора Принстонского университета, и мы, изрядно выпив, что, наверное, различимо и на снимке, до полуночи спорили о судьбе Бухарина — Стив Коэн тогда писал книгу о российских революционерах, в том числе о красивых мечтаниях и мечтателях, утонувших в крови.
