Застенчивый порнограф - [39]

Я помотал головой и снова улыбнулся.

— Так ты не против, что тебя проводит Луси? Ведь она все там знает. Верно, Луси?

— Ясное дело.

— Думаю, все будет хорошо. Правда, Тобиас?

Я кивнул.

— Мама! — крикнула Луси.

Эва улыбнулась ей.

Когда мы наконец остались в кухне вдвоем, я посмотрел на ее лицо. Когда она улыбнулась, мне захотелось рассказать ей какую-нибудь невероятную историю. Мы надели куртки, и Луси сказала, что родители купили мне ранец, хотя сегодня он мне еще не понадобится. Мы спустились по лестнице, у дверей Луси остановилась завязать шнурки на ботинках.

— Это правда? — спросил я.

Она с удивлением посмотрела на меня:

— Ты о чем?

— Что ты их дочь.

Она засмеялась, но не ответила.

Моего учителя зовут Риебер, его кабинет находится в конце унылого коридора. Я поднял руку, чтобы постучать. На деревянной двери виднелись следы пинков школьных ботинок. Дверь пробормотала, что я могу войти. Но не открылась. Я наклонился, посмотрел на круглую ручку и увидел в середине маленькую дырочку, в которую был вставлен микрофон, он то и бормотал:

— Вдите.

Я пнул ногой дверь. Она со скрипом отворилась, бормоча:

— Вдите, вдитее…

За хиленьким столиком сидел учитель. Он с грустью смотрел на мигающий экран.

— Никак не могу наладить его, — сказал он и взглянул на меня. Голос у него был детский. — Ты разбираешься в компьютерах?

Он наклонил голову набок, умоляюще глядя на меня.

Я покачал головой.

Учитель прищурился:

— Новенький? Ты новенький?

Я кивнул.

— Дело дрянь. Я что-то тебя не узнаю. Мне никто не говорил, что мне дадут еще одного. Ну да неважно, это хорошо, просто прекрасно.

Он без конца нажимал на кнопку компьютера.

— Ничего не работает, — вздохнул он, потом поглядел на меня и улыбнулся.

Я должен рассказать тебе кое-что о семье Йонсен.

Каждый вечер мы с Филиппом поднимаемся на чердак и часто занимаемся часов до десяти, пока Эва не позовет нас.

У Филиппа много старых камер. Целая коллекция редкостей. Они лежат в шкафу, время от времени Филипп достает их, повозится с ними и кладет на полки. У него есть камера «Хассель-блад-1600 Ф.», «Пентакс» 1957-го, «Канон-7» с линзой «Мечта» ф/о. 95. А еще у него много камер «Полароид». Мне очень нравится разглядывать эту коллекцию.

Но Филипп говорит:

— Первое, чему должен научиться фотограф, — это видеть снимки без фотоаппарата.

Однажды вечером я долго стоял возле длинной скамейки и рассматривал все, что Филипп хранит в своем портфеле. Там у него лежит альбом с его работами. Филипп делал снимки с отдельных кадров кинофильмов, снимки на природе и в городе. Долины и берега реки, башни и их архитектурные детали, дорожные машины. Но больше всего он работал с фотомоделями, вернее, с их кожей, снимал складки кожи, трещинки, дырочки. Я стоял и смотрел на освещение на снимках, пытаясь догадаться, с какой целью они были сделаны. «Разве бывают снимки без фотокамеры?» — думал я.

Я стоял, размышляя. Хмыкая, перебирал снимки и складывал их назад в портфель. Я не понимал, что имел в виду Филипп, говоря: «Фотограф должен научиться видеть снимки без камеры». Филипп кашлянул за моей головой и сделал торжественный жест рукой, словно дрессировал слона в клетке. В своем ателье он обычно держится с большой важностью. В углу стоит кресло.

— Садись сюда! — Филипп нырнул в дыру в полу и чуть погодя поднялся с сундучком в руках. — Открой сундук.

Сундучок был полон книг по искусству.

— Тинторетто, Рубенс, Мэн Рэй, Пьер Буше, Хельмут Ньютон. Ооо-хо-хо! Сколько прекрасных тел! Что за красота! Это мои любимые. Я хочу, чтобы ты взглянул на них, Тобиас. Вот, например, на эту репродукцию. Дай-ка мне альбом. Смотри сюда, это Тинторетто. Картина называется «Сусанна и старцы». Сочная, эротическая живопись, ты согласен, Тобиас? Посмотри на мазки кисти. На композицию. На свет. Изучай композицию. Это единственный способ постичь что-нибудь в искусстве фотографировать. Самое важное — это композиция, геометрическое соотношение элементов.

Я устало посмотрел на раскрасневшееся лицо Филиппа:

— Ясно.

— Взгляни вот сюда! — воскликнул Филипп.

На картине голая женщина сидит в лесу на берегу реки. Сквозь зеленую листву за ней подглядывают два древних старика. На берегу стоит зеркало в раме. Женщина смотрится в зеркало.

— Давай разберем элементы, — продолжал Филипп.

Я понял, что если хочу держать фотокамеру, то должен терпеть и подчиняться Филиппу.

— Смотри сюда! Смотри сюда! — Он кричал, показывая на стариков, подглядывающих за женщиной. — Смотри на этих стариков. Что это с ними, Тобиас? Они лысые, бороды у них седые. Один стоит за стеной у подножия холма на переднем плане, так ведь? Другой — на заднем плане. Они очень похожи друг на друга, и, если расположить их рядом, можно подумать, что они близнецы. Речка, протекающая на переднем плане, отражается в зеркале.

Ты видишь это? Река и зеркало. Здесь повсюду двойственность, не правда ли? А вот здесь, на заднем плане, художник разместил две статуи. У конца стены. Все в композиции отмечено печатью двойственности. Это основной смысл картины, Тобиас. Двойственность. В природе все отражается одно в другом. И то же самое в искусстве. Видишь ли, искусство упорядочивает природу и показывает нам ее загадочное великолепие. Здесь эту тему раскрывает женщина. Она сидит и смотрит на себя такая, какой мы ее видим. И хотя мы не видим ее отражение в зеркале, в этом и есть подлинный смысл картины, не так ли? В ее отражении, которого мы не видим. В ее обнаженной сущности. Это ее сущность, ее натура. Человек в гармоничном единстве. Разве это не удивительно прекрасно, Тобиас?