Застенчивый порнограф - [34]

— Алло.

— Это Ян, из школы.

— Кто?

— Ян из школы.

— Сара еще больна.

Он стоял, прислушиваясь к голосу матери Сары. Что там еще за звуки? Работает пылесос или ревет проезжающая по улице машина? Может, у них открыты окна? Может, генеральная уборка? Мать Сары вечно что-то моет и стирает.

— Что?

— Она все еще больна.

— Что?

Он хотел спросить, не простудилась ли Сара, не грипп ли у нее. Может, у нее ангина или болят уши. Ему хотелось сказать, что он тоже болен. Что у него воспаление глаз или несварение желудка и тошнота. Нет, нужно придумать какую-то серьезную болезнь, может, даже смертельную. Он открыл рот, но тут щелкнул рычаг, мать Сары положила трубку. Телефонный гудок отозвался болью в ухе.

Ночью он проснулся оттого, что у него было ужасно сухо во рту. Язык приклеился к нёбу, а зубы казались каменными. Он нагнулся над умывальником и стал пить воду. Выпил столько, что живот надулся, как воздушный шар. Он снова лег в постель, но заснуть не мог, думая о том, о чем не хотел думать. Только начинал засыпать, как перед ним возникало лицо Петера Фема. Он стоял перед камерой в своем ателье в Одере. На нем был темный костюм, начищенные ботинки блестели. В руке он держал птичье перо. На полу перед ним лежала Сара. Фем нагнулся над голым телом девушки и стал щекотать ее ноги и живот. Сара хихикала и увертывалась от перышка. На глазах у нее была повязка. Она не знала, кто ее щекочет длинным пером, и вертела задом. Потом Фем стал фотографировать ее обнаженное тело. Симон почувствовал жжение в ляжках, словно их нагрело солнцем, и сунул руку между ног: кожа была горячая.

Он поднялся с постели, подошел к умывальнику и ополоснулся холодной водой.

15

Привет, Сара.

Надеюсь, что ты здорова, что не болеешь. Я немножко прихворнул, но уже поправился. Теперь я в порядке. А ты? Как там выглядит все в твоей комнате? А в нашем доме на болоте? Остался ли Одер таким, как был? Не изменилось ли наше болото? Полно ли по-прежнему звезд на небе? Есть ли у тебя новая звездная карта? Купила ли тебе мама новый телескоп на день рождения? Получила ли ты его? Увидела ли какие-нибудь новые созвездия? Звездную туманность? Черную дыру? Что нового ты узнала?

Я редко думаю о Вселенной. Думаю о многом другом. К счастью, я скоро вернусь. Осталось недолго ждать.

Во время болезни я смотрел в окно и видел на небе твое лицо. Один раз я увидел твое лицо на голубом небе над Одером. А сегодня видел его снова. Это было лицо без губ, без ушей, без глаз. Но я был уверен, что это твое лицо. Я узнал твои брови, твои волосы. Волосы падали на голые плечи. Это лицо было твое и не твое. Небо над Одером — экран снов, которых никто не видел.

Я рад, Сара, что ты в Одере. Я скучаю по Одеру, скучаю по тебе, по нашему дому на болоте, по тете Элене и Веронике, по твоей маме и по Себастиану, в особенности по нему, по этому мешку с дерьмом. Я рад, что ты в Одере, Сара, а не здесь.

О Сандму ходят разные слухи. Можно подумать, что люди здесь ничего не помнят. Я как-то раз писал тебе, что здесь круглый год зима. Это неправда. За последние дни снег начал таять, солнце сильно пригревает, и между ослепительно белыми снежными сугробами я видел траву.

Наступила весна, и мне не к чему здесь долго оставаться. Я уеду в город и опять стану искать его. Я напал на любопытный след, но думаю еще немного подождать.

Я жду удобного случая.

Когда вспоминаю о нем, то у меня начинают болеть глаза. Я внушаю себе, что мне на него наплевать. Но он у меня в мыслях, Сара, в глазах, в крови. Он плавает во мне, как поток солнечного света. Иногда я заставляю себя думать о том, что случилось. Лежу не шевелясь и вспоминаю все до последней мелочи. Мне все время хочется подняться и убежать от этих мыслей, но я заставляю себя лежать неподвижно. Каждый раз, когда я наконец встаю с постели, мне кажется, что ничего подобного вовсе не было, что картины, которые представлялись мне, я видел в кино.

В этом письме я пишу тебе много странного. Выброси его, когда прочитаешь, и забудь.

Что нового в доме на болоте? Протекает ли крыша? Починила ли ты старый телевизор? Может, ты приклеила к потолку звездную карту и теперь, лежа на полу, смотришь на небо?

Ну, я должен закругляться, Сара. Глаза у меня слипаются, превращаются в щелочки.

С приветом, С.

16

Привет, Сара!

А теперь я расскажу тебе о переменах, которые меня ожидают.

Не обижайся на то, что пишу тебе всякую похабщину. Здесь ничего, кроме этого, и нет, Сара.

Однажды утром я вошел в бассейн в подвальном этаже, и мне вдруг в голову пришла идея. Я открыл дверь в женскую раздевалку. Я знал, что это запрещено, и все-таки проскользнул в душ. Я стоял между разными агрегатами и ждал. Чуть погодя в раздевалку вошли три женщины — две учительницы и терапевт. Они разделись и встали под душ. Из кабинок шел пар, а я стоял и смотрел на них. Женщины намылились, и я видел, как мыльная пена стекала между их выпуклостями. Я закрыл глаза.

Ведь я сделал это не для того, чтобы смотреть на их «дыни», а чтобы шпионить, узнать, что они говорят про учеников. Думал, они что-нибудь скажут и про меня. Они намыливались, что-то напевали, посмеивались, потом стали вытираться. А говорили они только о телепрограммах.