Застенчивый порнограф - [30]

— А сверхновая — это… это… двойная система.

— Бинарная.

— Ммм… или две звезды. Одна из них больше другой, поэтому она быстрее становится красным гигантом. Потом большая звезда начинает отдавать часть себя маленькой, и тогда маленькая становится большой, а большая маленькой. Маленькая становится красным гигантом и начинает уменьшаться, отдавая себя той, что сначала была больше нее. Под конец выделяется так много углерода и водорода, что они обе взрываются с огромной силой и светят в четыреста миллионов раз сильнее, чем Солнце.

Я продолжал:

— Сверхновая другого вида просто умирает. Сначала…

— Ну хватит!

Она успела выпить пакет сока. Мы поднялись с поребрика и опять пошли вниз по Мар-кусгатен. Сара без умолку болтала:

— Представь себе звезду такую большую, что она не может взорваться, как сверхновая. Знаешь, когда она теряет силу, то постепенно уменьшается, съеживается, становится все меньше и меньше, плотнее и плотнее. И тогда она начинает вращаться все быстрее и быстрее, так ведь? И однажды она достигает скорости света, и тогда от нее уже не исходит свет, потому что быстрее света нет ничего в мироздании.

— А что с ней происходит потом, Сара?

— Я рассказывала тебе об этом уже сто раз.

— Ну расскажи еще, ладно?

Всегда одно и то же, я всегда должен уговаривать ее.

— Звезда создает вокруг себя запретную зону, понимаешь? Ничто, абсолютно ничто не может покинуть это пространство. Это просто нереально.

Я смотрел на ее темные глаза.

— Звезда образовала черную дыру.

Мы постояли на месте.

— Но мы не можем видеть черные дыры. Мы только замечаем, что они существуют.

— Замечаем?

— Да, потому что они влияют на окружающие вещи. Понимаешь, если что-то перейдет границу черной дыры, оно никогда не вернется назад, а останется в черной дыре навсегда.

— А что там происходит?

— Этого никто не знает. Потому что внутри дыры законы природы не действуют.

Мы вернулись во двор дома, где жили. На лестнице она остановилась, вытянула шею, опустив худенькие плечи, и сказала, словно утешая меня:

— Но знаешь, Симон, кое-кто думает, что вещи, исчезающие в черной дыре, могут вынырнуть в белую дыру где-нибудь в другом месте галактики. Разве это не удивительно?

Я кивнул и улыбнулся, мне захотелось прижать ее к себе, хотя мы были только друзьями. Тут мать позвала ее резким голосом из подвального этажа, и Сара помчалась вниз и ни разу не оглянулась.

Вечером я думал о вещах, которые плавают в черной дыре, и о том, как они выныривают в белую дыру где-то во Вселенной.

— О чем, по-твоему, Сара думает вечером?

— Наверное, о Вселенной.

— А может, о Себастиане.

— С какой стати ей думать об этом прохвосте?

— Может, она думает о нем, потому что он сел к ней на кровать.

— У него своя комната. Он спит там вместе с ее матерью.

— Может, ему одиноко. Может, ее мать работает вечером.

— Сара не станет думать о нем, даже если он сядет к ней на кровать.

— Но если он начнет приставать к ней, то ей придется думать о нем.

— Почему этот мешок с дерьмом будет приставать к ней?

— Потому что у нее такая красивая кожа. На коленях и на животе.

— Сам ты тоже мешок с дерьмом.

— Я просто говорю: «может быть».

— Может быть.

— Может быть.

Он отталкивается от стены и лежит неподвижно.

Он пытается не думать. Он не хочет больше рассказывать. В этом нет никакого толку.

13

Cape.

Вчера и сегодня я долго думал. Мысли мои были унылые. Я думал, что, возможно, никогда не найду того, кого ищу; никогда не выберусь отсюда и не увижу тебя, маму и Одер.

Мысли у меня были печальные, но, к счастью, я не вспоминал о полицейском, о том, что произошло тогда в Одере, и о том, что случилось с тобой, когда мы от него убегали.

Я встал из-за письменного стола и подошел к плакату с Памелой, стоял и размышлял, что должен придумать, как остановить эти мысли. Я ударился головой о стену — три раза, четыре, но ничего не изменилось. Тут я понял: чтобы заставить старые мысли исчезнуть, надо думать о чем-нибудь новом.

Я стоял неподвижно, прижав лоб к ногам Памелы. Я почувствовал легкий запах песка. В коридоре послышались голоса двух учителей. Они говорили о том, что нужно натереть пол в их квартире. Мне хотелось забыть свое прежнее имя. Тот, кем я был, должен замереть, а потом исчезнуть.

Я решил это стоя, прижимаясь к стене.

Я возьму другое имя. Не хочу быть Симоном.

Амалие научила меня работать на компьютере. Я играю с разными программами. Теперь я уже довольно много знаю о П., о знаменитых телестудиях, о фотографах и фотографиях, которые они делают и продают по всему миру. В одной программе я видел фасад Визуального министерства, посмотрел на все отделы и узнал, как работают чиновники и редакторы. В другой программе я увидел фасад полицейского управления. Прежде чем войти в здание, я должен был закрыть глаза. Там много отделов. Целый отдел занимается преследованием за неразрешенную порнографию. Я прошел по коридорам, прочитал имена на табличках, посмотрел на фотографии, послушал интервью с начальниками и шпиками. Они говорили очень спокойно — похоже, у них нет никаких проблем.

Я не нашел его.

Каждый раз, когда включаю компьютер, я вижу лицо Марии. Кожа у нее светлая, мочки ушей длинные.