Застава в степи - [10]

— Ириски покупать за счет того, кто подведет экипаж.

Звено сказало:

— Правильно.

А Генка остался при своем мнении.

— Тогда нам надо сменить гимн. Там поется: друг мой — третье мое плечо, будет со мной всегда.

Все весело засмеялись, а я спросил:

— Какое же вы первое дело надумали, если не военная тайна?

— Зачем тайна, — поддернул штаны Пашка. — Пусть каждый экипаж соберет сто килограммов макулатуры. А потом вы придумывайте.

— Наберем! — дружно решило звено.

На следующее утро, когда я только что вышел из сарая, где разыскивал свои прошлогодние тетради и мамины журналы, к нам во двор вбежал Генка. Я сразу заметил, что он чем-то сильно расстроен, и позвал его в дом.

— Не получилась задача? — поспешил я другу на помощь. — Поезда встретятся на 326 километре.

Но это не успокоило Синицына.

— Нет, какое нахальство!. — воскликнул Генка и бросил свою мичманку на кровать. — Ты понимаешь, Сенька, как они нас надули! И как хватило совести… вызвать нас на соревнование?

В конце концов мне надоела его тарабарщина, я взял Генку за руку и потащил к столу. Молча усадил и потребовал:

— Говори по порядку.

— А разве тебе ничего не известно?

Синицын рассказал, как один четвероклассник проговорился ему, что их экипаж заранее собрал и сдал в «Утильсырье» почти сорок килограммов макулатуры. Конечно, так они непременно обгонят нас.

— Запросто покажут свою корму нашей «Авроре». Да еще ириски получат.

Мы с Генкой начали думать, как выйти из затруднительного положения. Можно, конечно, пойти к Коле Попову пожаловаться, можно даже расписать эту рыжую команду в сатирической газете «Швабра».

— Все можно, — заметил я, — но от этого макулатуры у нас не прибавится.

— Ясно, — сокрушенно согласился Генка. И тут вдруг его длинное смуглое лицо посветлело. Синицын хитро подмигнул мне. — Идея! Давай складывай свое старье в мешок и тащи ко мне.

— Зачем к тебе? — не понял я.

— Потом все узнаешь. Мы их все равно победим!

Он схватил свою фуражку и, как ракета, вылетел из комнаты.

Когда я с помощью бабушки нагрузил мешок газетами, старыми тетрадями и журналами, в кухню вошел отец. Он приподнял мешок и воскликнул:

— Ого, будет полпуда! Давай помогу поднести.

— Я не в «Утильсырье».

— А куда же?

— К Генке.

— Опять что-нибудь затеяли, — засмеялся отец и, вынося мешок, скомандовал: — Одевайся, капитан, догоняй меня.

Синицына я увидел тогда, когда уже сдал свою макулатуру и получил квитанцию на семь с половиной килограммов. Генка плелся, с трудом передвигая длинные ноги. На спине его возвышался мешок, за углы которого осторожно держалась Лена Тарелкина. Она то и дело смотрела себе под ноги, боясь попасть в лужу. А Генка, нахлобучив на самый нос блестящий козырек мичманки, обливаясь потом, угрюмо шагал, не разбирая дороги. Поравнявшись со мной, Генка сердито сдвинул на затылок фуражку и с усмешкой процедил сквозь зубы:

— Тоже мне, «третье мое плечо». — Потом сплюнул, подбросил мешок и добавил: — Папенькин ты сынок.

— Да понимаешь, Генка, — начал я оправдываться. — Знаешь, Лена…

Но Тарелкина, не дослушав мою исповедь, попросила:

— Лучше помоги ему. Я все чулки забрызгала.

— Обойдусь без вашей помощи, — отмахнулся Синицын и повернул за угол, где стоял ларек старьевщика.

— У папы в конторе есть архив, — сияя сообщила Лена. — Он пообещал отдать его нам. Я побегу, а то вдруг передумает или отдаст другим.

Тарелкина направилась к конторе, а я пошел вслед за Генкой. Он уже сбросил свой мешок возле весов. Макулатуры в нем было не больше, чем в моем.

Старьевщик взвесил Генкину поклажу, нахмурился и вдруг, подняв мешок, начал высыпать содержимое отдельно от общей кучи. Полетели книжки, обрывки газет, листки из тетрадей и какие-то бумажные пакеты, перевязанные шпагатом. Весовщик взял один из таких пакетов, несколько секунд подержал на ладони, а потом как-то нехорошо посмотрел на моего друга.

Я тоже глянул на него. Лицо у Генки, обычно смуглое, стало светлым, как соль-лизунец, а на подбородке застыла большая капля пота.

— То-то, я гляжу, тяжеловат мешок, — осуждающе сказал старьевщик. — Тут, оказывается, вон какая бумага.

И он развернул пакет. Из него вывалился целый кирпич. Не успел я удивиться, как Генка схватил мешок и убежал. Утильщик покачал головой и начал складывать кирпичи на весах. Их было четыре.

— Вот так, сбросим шесть кило, — подвел итог дядька. — Чистый вес, то есть нетто, семь триста. Получи квитанцию, молодой человек, и передай своему другу.

Мне было стыдно за Синицына: в первый день и такое ЧП. Когда я взял маленькую розовую бумажку, она показалась мне раскаленной железкой.

— Понимаете, дядя, — лепетал я, пытаясь оправдать своего боцмана, — ему, наверно, кто-нибудь подложил.

— А еще красный галстук носишь, — пробурчал утильщик и захлопнул дверь киоска.

Лучше бы он сказал, что я такой же обманщик, как Генка, лучше бы он накричал на меня, даже, может быть, наградил подзатыльником… Так я думал, направляясь к школе, чтобы доложить о ЧЛ адмиралу и сделать запись в вахтенном журнале. Возле интерната меня и остановил Синицын. Вид у него был такой, будто за ему контрольную поставили двойку.

— Сень, а Сень, — потянул он меня за рукав. — Я же не для себя. Что мне, копейки нужны, что ли? Я же хотел, чтоб «Аврора» была впереди. Ты не рассказывай. А?