Застава в огне - [43]

Ранним утром оба почти в одно время прибыли на условленное место. Мансур добрался пешком, Сафар приплыл на резиновой камере, укрепил ее в зарослях камыша. Там они и беседовали, неторопливо жуя лепешки, которые принес Мансур.

— Наемники каждый день приезжают туда: пуштуны, панджабцы из Пакистана, много арабов, белые тоже есть. Всякие ящики им привозят. Моя двоюродная сестра однажды видела, как им привезли пушки. Ну и гранатометы, и минометы — все там есть.

— Что они сами говорят по поводу своего лагеря?

— Ничего. Они ни с кем не разговаривают. Местные в том лагере бывают редко, только когда им заказывают провиант. А так туда никого не пускают. Усиленные посты стоят.

— Значит, точно никто не знает, зачем они здесь?

— Насколько удалось узнать, боевики хотят сжечь одиннадцатую заставу. Отомстить за сына Сафар-Чулука.

Аскеров услышал то, что ожидал, — подтверждение своих подозрений. Сын Сафар-Чулука погиб на их участке, в стычке с наркокурьерами его застрелил Виктор Самоделко. Одиннадцатая застава тут ни при чем.

— Откуда же все знают, если никто из боевиков ничего не говорил? — спросил Мансур.

— Во всех духанах только об этом и разговоров. Наверное, кто-то случайно проболтался. Такое часто случается.

— Может, даже известно, когда они нападут?

— Чего не знаю, того не знаю. Сроков никто не называл.

— А ты можешь узнать?

Сафар с жалостливым видом поскреб затылок.

— Трудно, конечно. Если кто вопросы задает или ходит там, где нельзя, такого сразу к Селиму везут. Раньше Хаким мог пожалеть, а этот брат его — настоящий зверь. Сразу бьет, все равно кого — старого или молодого. Если на реке меня поймает, вообще шкуру сдерет. Поэтому точно обещать не могу.

— Хорошо. Не рискуй, но при случае постарайся. — Мансур встал и кивком указал на лежавший на берегу мешок, с которого Сафар давно не сводил глаз. — Бери, это тебе. Ты заслужил.

Поблагодарив капитана, обрадованный паренек проверил муку из мешка на вкус. Мансуру было приятно видеть, как тот жевал и приговаривал: «Хорошо, очень хорошо». Когда Сафар закончил «дегустацию», пограничник спросил:

— Собрал, наконец, калым?

— Ой нет. Еще полтора барана осталось.

— Как это — полтора? — удивился Мансур.

— Денег на полтора барана не хватает. Мы с отцом камыш пойдем собирать. Может, еще какую-нибудь работу найдем. Тогда до осени накоплю на калым. Невеста моя ждет. Плачет, но ждет. Говорит, лучше тайком убегу с тобой, чем за другого замуж пойду. Любит меня, очень любит, — расплылся в счастливой улыбке юноша.

— Ты бы тайно с ней убежал?

Лицо Сафара приняло богобоязненное выражение, исключающее всякую возможность грехопадения.

— Нет, капитан, как можно. Тогда ее отец проклянет, а если отец проклянет — Аллах накажет. Бежать нельзя, да и некуда. От Аллаха не убежишь. Вот у меня раньше в Кабуле жил старший брат, Омар. Его талибы убили, давно еще, в самом начале войны, — начал было парень, чтобы отвлечься от грустных воспоминаний, и осекся, перевел разговор на другую тему: — А ты, капитан, собрал свой калым?

— Тоже нет. Вот ведь какая незадача.

По огорченному лицу Сафара можно было догадаться, какая в душе его происходит сейчас внутренняя борьба. Наконец жертвенность взяла вверх, и он подвинул мешок с мукой Мансуру.

— Тогда возьми. Потом отдашь. Тебе много осталось?

Рассмеявшись, Аскеров подтолкнул мешок к парнишке.

— Так много, что эта мука меня не спасет.

Сафар понимающе покачал головой — как же он не догадался, что большой человек должен платить большой калым. Ему хотелось еще посидеть с капитаном, добрым, уверенным в себе человеком, рядом с которым так спокойно, однако опасение быть замеченным на своем берегу торопило его вернуться пораньше. Вздохнув, он посмотрел на Мансура с откровенной детской симпатией.

— Я пойду, а то люди Селима скоро будут границу проверять. Они теперь ведут себя, как пограничники. Ты мне очень помог, начальник. Спасибо тебе.

Сафар погрузил в камеру мешок с мукой, отвязал ее и направился в заросли камышей. Потом обернулся и сказал:

— Я узнаю, что ты хотел. Не за деньги. А потому что ты хороший человек!

Когда Аскеров вернулся, застава еще спала, бодрствовали лишь часовые. Поэтому Мансур был удивлен, повстречав возле КПП взволнованного Клейменова. От свалившейся на него ответственности тот был заметно озабочен, чувствовал себя не очень уверенно. С ходу спросил, удалось ли Мансуру узнать что-то новое.

— Вот что значит полная секретность — никого никуда не пускают, но во всех духанах люди болтают, что боевики нападут на одиннадцатую заставу.

— Значит, не на одиннадцатую, — сделал мрачный вывод Клейменов.

— То-то и оно. Ты сегодня в отряд поедешь?

— Обязательно. Нужно БМП забрать из ремонта. Может, и ты со мной махнешь? Там поговоришь с начальником.

— Э нет, брат. Получится, что я навязываюсь. Ты исполняющий обязанности, ты и разговаривай. Скажи ему, что доносит наша агентура. Каждый день нужно докладывать, пока не поздно.

Константина коробило от необходимости что-то доказывать начальству.

— Полковник скажет, что мы панику поднимаем.

— Пусть говорит. Неравный бой лучше вести с начальством, чем с моджахедами.