Зашифрованные маршруты - [27]

Мулеков своими маленькими руками сквозь дыру в шинели стал ощупывать Рудакова. Он был живой - упал от усталости. Начали разминать тело руками, растирать лицо. Когда он зашевелился, попробовали его поднять и поставить на ноги. Но он, поджимая ноги под себя, что-то шептал посиневшими губами и снова валился. Я едва разобрал его шепот: «Не могу. Оставьте меня здесь». Пробовали тащить его волоком - тяжело, потому что сами едва стояли на ногах. На все наши уговоры он невнятно шептал: «Оставьте. Не пойду!»

- Апатия у него, - прокричал мне на ухо Мулеков. - Ему теперь все равно. Надо попробовать его напугать. Иногда помогает. - Он подскочил к Рудакову, выхватил наган и наставил в голову лежащему: - Не пойдешь, пристрелим! Ну? - Рудаков не шевелился. Только мигал от летящих в глаза снежинок. - Ну? - снова крикнул Мулеков.

Я не успел подскочить, как проводник выстрелил. Но Рудаков тотчас вскочил, глаза его теперь блестели:

- Ты чего?..

Мулеков спокойно засунул за пояс наган:

- Иначе бы ты не встал, а теперь пойдешь быстрей медведя.

И действительно, Рудаков сам стряхнул с себя снег и, не глядя на нас, пошел к ожидавшим лошадям. Мне его стало жалко. Он самый молодой. Ему только исполнилось семнадцать лет. Я хотел догнать его, подбодрить. Но Мулеков остановил меня:

- Не надо! Раскиснет от утешения, выстрелом второй раз не поднимешь…»

Таня перестала читать, посмотрела на лица мальчиков, на искры, летящие в темноте, и спросил Петьку:

- Почему Мулеков вдруг стал помогать отряду?

Петька, подумав, ответил:

- Еще в Краснокардонске один человек, который собирался с папой идти искать пещеру говорил, что Мулеков, измотав отряд, решил под конец подвести его ближе к известной ему какой-то тропе, чтобы легче было взять потом золото. Но мой папа с ним не соглашался и говорил, что Мулеков своим поступком просто снял с себя подозрение.

Таня снова наклонилась над дневником.

«Сегодня опять снег. Он летит с какой-то песчаной пылью и больно режет глаза.

Устали люди. Выбились из сил голодные лошади. Что делать? Когда подняли второй раз Рудакова, он плакал и просил его пристрелить. Возле отвесной скалы сделали привал. Изможденные лошади с хрустом жевали мелкий кустарник. Когда я сидел у костра и записывал эти строки, ко мне подошел Рудаков и предложил план спасения.

Золото он предложил спрятать в скалах. И, дав отдохнуть лошадям, отправиться верхами, вдоль русла, занесенного снегом ручья. Ручей наверняка впадает в речку, а речка в крупную реку. Продвигаясь на лошадях вдоль реки, говорил он, мы обязательно подойдем к какому-нибудь стойбищу охотников.

Многие план Рудакова поддержали. Против были только двое бойцов, потом к ним присоединился Мулеков. Я тоже возразил. Но сама идея Рудакова навела меня на решение, как я понимаю, единственно возможное. О своем решении пока записывать не буду.

Мулеков удивляет меня своими способностями. Ночью, когда, согревшись у костра все спали, он своим длинным кинжалом вырезал из толстой лошадиной шкуры унты. Заготовки ловко сшил узким ремешком. Я попросил его сделать такие же унты для Рудакова. Он согласился и, горько усмехнувшись, сказал: «Скоро кожи для унтов будет сколько угодно», - и головой кивнул в сторону наших тощих лошадей, жующих кустарник. Я поинтересовался у Мулекова, почему он против плана Рудакова. Он, прокалывая кинжалом дырочку в коже, спросил:

- А как золото потом будем искать?

- Составим карту.

- Без компаса?

- По приметам. Нас же много каждый что-то запомнит.

- Товарищ командир, вы впервые в тайге и поэтому думаете, что все закончится благополучно? Мы же все обморожены, кашляем. Лошади едва тащат ноги.

- Тогда, - сказал я ему, - мы должны принять план Рудакова.

Он с выражением горечи покачал головой:

- Командир, если мы вернемся в Иркутск без золота, нас расстреляют свои же.

- Почему?

- Разве они поверят, что мы спрятали золото?

- Поверят. Иначе не логично. Сами, выходит, украли и сами пришли на расправу.

- Время горячее, командир, разбираться не будут.

- Будут. Ведь местонахождение золота будем знать только мы. А весной приведем сюда людей и докажем свою правоту.

Мулеков втянул голову в плечи:

- Золото нужно республике сейчас, а не через год.

- Что же ты предлагаешь? - спросил я его.

- Идти! - Он отложил в сторону готовый унт. - Идти, насколько хватит сил. А план Рудакова, - он с силой воткнул кинжал в коряжину, - план труса. Шкуру свою спасать, не думая об ответственности за порученное дело. Если бы все ручьи вели к цели, мы бы давно были в Иркутске. И не хоронили бы здесь своих людей».

В дневнике одна страница была кем-то оборвана. Перевернув оставшуюся половинку листка, Таня продолжала читать:

«…Глядя на меня, он сказал тихо, что в смерти Рудакова подозревать никого не надо. Он сам искал смерти и, по-видимому, специально лег ночью подальше от костра, чтобы замерзнуть и не мучиться. «Если он сделал это нарочно, то его поступок достоин презрения», - сказал я бойцам у его могилы.

А если тут опять рука предателя?

…Вечером пришлось пристрелить лошадь, самую, в общем-то, крепкую. Поскользнувшись, она перевернулась на спину и сломала себе шею. Груз распределили на…»