Защита Зимнего Дворца - [14]

Через минуту юнкера связи, получив категорическое приказание передать донесения в собственные руки по назначению, уже скрывались вдали: один в направлении Невского, а другой в обход, по Гороховой, через Александровский сад.

Прошло еще несколько минут, и из одного из окон станции раздался голос прапорщика:

– "Слушайте, убирайтесь! А то нам надоело ваше присутствие. Смотрите, если через три минуты вы не уйдете, то перестреляем вас, как собак!.." "Ах вы, сволочь этакая!" – вскричал я и, выхватив револьвер из кобуры, взмахнул его на взвод.

Но прапорщик скрылся.

"Черт его знает, что такое", – нервничал я, шагая по тротуару. – "Черт, а хочется есть!" – замечая валяющиеся на дороге куски хлеба, брошенные юнкерами, вспомнил я об еде. "Ведь я сегодня так ничего и не ел. Даже рюмки водки не успел выпить!.. А что сейчас в Школе творится? Шумаков, пожалуй, спит в дежурке, а нестроевые пьянствуют и жарят в карты. Хорошенький результат дала революционная дисциплина!" – И размышления поплыли одно за другим…

На улице, через наши цепи хотя и редко, но все же продолжала проходить публика. Видно было, что улица уже привыкла к нам: мы уже достаточное время болтались на ней.

Но вот со стороны Невского показался броневик.

– "Броневик идет!.." – раздалось несколько возгласов доклада с места.

"Вижу, – отвечал я. – Это, наверное, наш. У Зимнего дворца, когда мы уходили, я видел, как появились две машины. Очевидно, одну из них и посылают нам на поддержку!" – "Никак нет; это броневик восставших – это я хорошо знаю. Я видел сегодня брата из броневого дивизиона. И он говорил, что часть дивизиона объявила нейтралитет, а часть перешла на сторону восставших", – сообщил неприятную новость один из юнкеров.

В этот момент подбежал юнкер связи от взвода, отошедшего к углу Невского и Морской, и доложил о том, что приближающийся броневик пришел со стороны Невского и что военный комиссар требует спокойствия.

"Внимание!" – крикнул я юнкерам, выслушав доклад. "Если я выстрелю, открыть по нем огонь. Без этого же моего сигнала Боже сохрани стрелять! Возможно еще, что это наш!" Броневик приближался.

"Если откроет огонь сейчас, то подрежет колени. Значит, пускай юнкера стоят", – работала напряженная мысль. "Чего он едва тащится? Нет, это не наш! Наш был бы с офицером, а офицер не позволил бы продолжать напряжение в наших рядах и дал бы о себе знать. Да, да… нет сомнения – это восставшие. – Черт!

Что он хочет? Неужели откроет огонь по верхней части туловища! Ох, успею ли положить юнкеров? О, мука какая! Стрелять в него нет смысла: – не прошибешь!

Снять юнкеров и увести от бессмысленного расстрела", – мелькнуло раздумье.

"Что ты? Обалдел? Бежать будешь? Стыдись! Но как он медленно ползет! Сволочь, издевается! Ладно, издевайся, а я покурю, но остановись и выйди кто только из машины – застрелю", – затягиваясь папироской, давал я себе обещание.

Броневик приблизился. Глазки были открыты, оттуда велось наблюдение.

"Ладно, смотри, не смотри, а с места не сойдем!" – с трудом удерживаясь от желания вести наблюдение за дулом пулемета, твердо говорил я себе, попыхивая папиросой.

Но вот броневик поравнялся с воротами телефонной станции и остановился. Через секунду из ворот выскочил прапорщик и, подойдя к машине, о чем-то переговорил в боковой глазок с находящимися внутри машины. Переговоры продолжались не долее минуты. Кончив говорить, прапорщик исчез, а машина, вздрогнув, снова тихо поползла вперед… к нам.

"Пройдет мимо нас, повернется – и тогда…" – начали было наслаиваться в голове комбинации возможных действий бронемашины, как ее новая остановка оборвала их. – "Ну, начнется", – решил я. – "В живот или в голову?" – вырос вопрос, и я взглянул на дуло пулемета. Оно было накрыто чехлом.

"Сволочи!" – выругался я. – "Насмехаетесь вы, что ли?" и я было шагнул к машине с желанием выяснить, что же, наконец, они собою представляют, как скрип передовых рычагов и начавшийся ход машины назад с заворотом зада корпуса в ворота станции остановил меня.

Вот открылись ворота, и машина медленно вошла под арку. "Почему они медлят?" "Хорошо медлят! – сейчас же ответил я себе. Заняли уже станцию своим караулом. Прислали на помощь броневик и строят на улицах баррикады. Вот мы медлим. Мало того – идиотов-ротозеев из себя изображаем!" – негодовал я на пассивность действий военного комиссара и Зимнего, откуда все еще не присылали просимый пироксилин. "Скорее бы его получить, тогда машину подорву уближенным снарядом, приспособленным хотя бы к штыку винтовки, которую и подсуну под броневик", – размечтался я, как ко мне подошел портупей-юнкер Гаккель, бывший студент Института путей сообщения, и попросил разрешения высказать свои соображения.

"Пожалуйста, говорите, я слушаю вас", – дал я согласие.

– "Разрешите доложить, что юнкера очень смущены нашей бездеятельностью.

Сколько времени мы стоим здесь, и дождались того, что уже броневик прибыл.

Некоторые опасаются, что здесь кроется провокация".

"Что за вздор! Вы же видите, что я связан повиновением военному комиссару.

Он распоряжается здесь!" – с негодованием, горячо запротестовал я против усмотрения в моих действиях чего-то нечистого.