Въ меріи сказали, что на этотъ счетъ не получалось никакихъ распоряженій и обратиться слѣдуетъ въ префектуру.
— Въ префектуру, такъ въ префектуру, — рѣшилъ Бравида и съ первымъ курьерскимъ поѣздомъ уѣхалъ въ Марсель на поиски префекта.
А такіе поиски представлялись дѣломъ совсѣмъ не легкимъ, такъ какъ въ Марсели были въ постоянномъ засѣданіи пять или шесть префектовъ и не было ни одного человѣка, могущаго указать, къ которому слѣдуетъ обращаться. По необыкновенно счастливой случайности, Бравида сразу изловилъ кого ему было нужно и въ полномъ засѣданіи совѣта префектуры заговорилъ отъ имени своихъ подчиненныхъ съ достоинствомъ, приличествующимъ бывшему начальнику гарнизонной швальни. Съ первыхъ же словъ префектъ перебилъ его:
— Извините, генералъ. Но я бы попросилъ васъ объяснить, какъ это случилось, что ваши солдаты требуютъ отъ васъ вести ихъ въ походъ, а меня просятъ не трогать ихъ съ мѣста?… Вотъ читайте сами!
И префектъ, улыбаясь, подалъ ему слезное прошеніе двухъ полевыхъ кроликовъ, двухъ, наиболѣе азартно требовавшихъ отправленія въ походъ. Прошеніе только что было получено въ префектурѣ съ приложеніемъ свидѣтельствъ врача, приходскаго священника и нотаріуса, и въ этомъ прошеніи кролики умоляли перевести ихъ въ разрядъ капустниковъ по ихъ полной немощности и неспособности къ полевой службѣ.
— У меня больше трехсотъ такихъ прошеній, — говорилъ префектъ, продолжая улыбаться. — Теперь вы понимаете, генералъ, почему мы не торопимся отправлять въ походъ вашу команду. Къ несчастью, и безъ того уже слишкомъ много было отправлено такихъ, которымъ всего желательнѣе было оставаться дома. Довольно съ насъ, больше не требуется… А за симъ, спаси Господь Францію, и — мое почтенье вашимъ кроликамъ!
Нечего, кажется, говорить о томъ, въ какомъ плачевномъ настроеніи вернулся храбрый генералъ въ Тарасконъ. Но тутъ его ждала совсѣмъ неожиданная исторія: въ его отсутствіе тарасконцы порѣшили устроить по подпискѣ прощальный пуншъ для отправляющихся на войну кроликовъ. Напрасно увѣрялъ доблестный Бравида, что не стоитъ затѣвать никакихъ пуншей, такъ какъ никто никуда не пойдетъ, — подписка уже состоялась, и пуншъ былъ заказанъ; оставалось только его распить, — его и роспили. Въ слѣдующее же воскресенье вечеромъ въ залахъ меріи происходила трогательная церемонія съ прощальнымъ пуншемъ, и до бѣлой зари тосты и виваты, рѣчи и патріотическія пѣсни потрясали муниципальныя стекла. Каждый отлично зналъ, разумѣется, настоящее значеніе этого прощальнаго банкета; національные гвардейцы-капустники, платившіе за пуншъ, были твердо увѣрены, что ихъ товарищи никуда не отправятся; въ томъ же были убѣждены и пившіе его полевые кролики, а также и почтенный помощникъ командира, растроганнымъ голосомъ клявшійся передъ этими храбрецами, что онъ готовъ вести ихъ въ бой, зналъ лучше, чѣмъ кто-нибудь, что никто не двинется съ мѣста… Но все равно! Такой ужь необыкновенный народъ эти южане: съ концу прощальнаго пиршества всѣ плакали, всѣ обнимались и, что всего замѣчательнѣе, всѣ были совершенно искренни, даже самъ генералъ.
Въ Тарасконѣ, какъ и на всемъ югѣ Франціи, я часто наблюдалъ такія вліянія миражей.
