Защита никогда не успокаивается - [17]

Дрискол начал вполне по-деловому, и я уже подумал, что моя маленькая хитрость была напрасна. Но к концу манера речи взяла верх над содержанием. Он раскраснелся, повысил голос, стал стучать тростью об пол и был вне себя от негодования при мысли о жестоком и злобном насилии, совершенном над Жанет Саливен. Когда, пылая гневом и возмущением, Дрискол заканчивал свою речь, один из присяжных, сидевший в первом ряду, неожиданно подмигнул мне.

Напутствование судьи Хадсона присяжным было честным и беспристрастным: на Роджера было совершено нападение, Жанет изнасиловали. Совершил это преступление Уиллард Пейдж или кто-то другой?

Присяжные удалились на совещание вскоре после обеда. В Новой Англии уже наступила весна, день стоял теплый и ясный. Была пятница, впереди нас ждали выходные дни. У судьи Хадсона была дача на мысе Код, и ничего удивительного, если в тот момент его мысли были заняты ею. Я сидел рядом с Уиллардом и его семьей и грыз ногти.

Присяжные не выходили. В 17.00 судья Хадсон решил отправиться домой. Он распорядился, чтобы присяжные продолжали обсуждение. Если вердикт будет вынесен, его надо в запечатанном конверте сохранить до понедельника.

Я вернулся в Бостон и провел там весь уикенд, волнуясь и гадая, что нас ждет. Если Пейджа осудят, что я ему скажу? Как составить апелляцию? Надо ли еще привлекать экспертов? Были ли ошибки в нашей защите? Откажет ли нам верховный суд потому, что считает полиграф (как считали апелляционные суды в прошлом) угрозой существованию института присяжных? Вопросов было много, ответов мало.

Понедельник наступил, вопросы остались. Чиновник суда сказал мне, что присяжные запечатали в конверт свой вердикт поздно вечером в пятницу после восьмичасового обсуждения. Это означало, что были серьезные аргументы и для оправдания, и для обвинения. Я пытался вспомнить, как выглядели присяжные, когда они выходили из зала, но не мог.

Потом был торжественно внесен запечатанный конверт, и состоялся короткий театрализованный диалог между судебным чиновником и старшиной присяжных.

— Что вы скажете, господин старшина, виновен обвиняемый или невиновен?

Лицо присяжного расплылось в улыбке.

— Мы считаем, что обвиняемый невиновен.

Позади меня с облегчением вздохнула сестра Пейджа. Пейдж благодарно кивнул присяжным, глубоко вздохнул и свободным встал со скамьи подсудимых.

Возвращаясь в Бостон, я включил в машине радио. Местная станция рассказывала о вердикте. Диктор был взволнован, я тоже. Верховный суд Массачусетса не получит возможности вынести решение относительно полиграфа, но я не жалел об этом. Такая возможность еще представится по какому-нибудь другому делу. Моя задача, так же как и судьи, и присяжных, и представителей всех правоохранительных органов, заставить систему работать. И она сработала — по крайней мере, на этот раз.

Вы бы стали защищать виновного!

По всем делам, которыми мне пришлось заниматься, число оправданных составляет примерно 60–70 %. По тем сорока делам об убийстве, которые я вел, оно гораздо выше. Один из моих клиентов признал себя виновным в убийстве девочки-подростка. Из тех, кого я защищал, только трое обвиняемых в убийстве были осуждены. Я не хочу сказать, что никогда не вытаскивал виновного из тюрьмы по чисто формальным обстоятельствам или что никогда не добивался оправдания виновного. Но ни в одном из тех трех случаев, когда мои подзащитные были осуждены, не было доказано с полной очевидностью, что обвиняемый действительно совершил убийство. Если нет ни малейшего сомнения, что мой подзащитный совершил преступление, он признает свою вину. А иначе мы сражаемся до конца.

Даже если я знаю, что мой клиент виновен, это еще ничего не решает. Часто мне задают вопрос: «Вы бы стали защищать виновного?» или «Как вы можете защищать человека, если знаете, что он совершил преступление?».

Этих людей редко удовлетворяют мои ответы. Они не видят никакой справедливости в защите человека, виновного в совершении преступления. Они могут позволить себе играть роль моралистов — на гильотине окажутся не их шеи. Если адвокат будет отказываться от каждого дела, где он знает, что обвиняемый виновен, суды просто перестанут существовать. Каждый арестованный, если адвокат не сочтет его невиновным, после предъявления обвинения будет сразу отправляться в тюрьму.

Вина, как и очень многое другое, редко бывает черно-белой. Да, я защищал нескольких человек, о виновности которых знал. Двое из них были оправданы. Одним из них был Джеймс Мартин, чья история как раз может быть ответом на этот вопрос.

Я познакомился с Джимми Мартином летом 1961 года. Его двоюродный брат, мой бывший одноклассник, попросил меня заняться его делом. Джимми мог бы позировать для рекламы пепси-колы: это был симпатичный восемнадцатилетний паренек, румяный, с ясными голубыми глазами и кудрявыми каштановыми волосами. Глядя на него, никак нельзя было предположить, что он способен на убийство. Впрочем, люди редко бывают похожими на убийц, а при определенных обстоятельствах любой из нас способен убить человека.

Джимми обвинили в особенно отвратительном преступлении — убийстве пожилой медсестры из Роксбери, одного из беднейших пригородов Бостона. Ее нашли мертвой около церкви, одежда на ней была разорвана, затылок разбит.